Войдёт в открытые пределы
И, уподобившись рассвету,
Во все концы направит стрелы
Великодушья и признанья
Всех человеческих явлений,
Своих надежд и упованья.
А мир пробудится от лени,
И, сбросив наземь цепи рабства,
Освободившейся душой
Построит храм земного братства
И заживёт большой семьёй.
Окончен ужин, убирает
Слезу с лица моя Арина,
Затем посуду и вздыхает —
Страдает, словно мать за сына.
Ах, няня, чистое сознанье,
Моих трудов товарищ верный,
Оставь в ночи своё страданье —
Я пред тобой всегда примерный.
Ведь ты не царь, чтоб мне склоняться,
Но добрый бог моей судьбины —
Нельзя без творчества слоняться,
Пока пенаты столь терпимы.
Не оседлать ли мне Пегаса,
Придти к Парнасскому владыке,
Очаровать свободой гласа?
Пусть зрелый слог звучит на стыке
Земных эпох и вдохновений,
Как справедливости радетель,
И шаг грядущих поколений,
Чему талант живой свидетель.
Она ушла, моя старушка,
И я в ночи один остался.
Так выпьем, что ли? Где же кружка?!
Лишь смех совы в ночи раздался…
Вернулся мыслей к Воронцовой,
Бумагу взял, перо, чернила
И стал писать я образцовой
Своё послание ревниво…
Что ревновать? Что пользы в этом?
Я лишь ревную от печали,
Что и в конце служить поэтом
Всё так же трудно, как в начале,
Когда свой первый слог свершаешь
Иль говоришь под солнцем слово, —
Одну любовь ты только знаешь
И ничего на сердце злого…
«Всё в жертву памяти я брошу —
И голос лиры вдохновенной,
Своих стихов былую ношу
И горечь плоти воспаленной,
И трепет ревности минувшей,
И мрак холодного изгнанья,
Меня надеждой обманувший,
Что обрету твоё признанье.
Ты, красота желанных мыслей
И мщенья бурное стремленье,
Даруй покой небесных высей
И поэтическое рвенье
И забери моё страданье,
И надели меня отрадой —
Прими печати воздаяний,
И это станет мне наградой.
Ты мне пиши, как можно чаще,
Не оставляй меня в унынье —
Другой любви не ведал слаще
И здесь не ведаю поныне.
Моей души лишь ты хранитель,
Тебе одной я доверяю —
Ты мой спаситель, избавитель
И верный путь