– О боже, у вас, Андрей Петрович, почерк такой же ужасный, как у дяди! – И, боясь обидеть, добавила: – Дядя шутил, что так пишут пророки. А я ведь филолог, опыт чтения рукописи у меня есть.
Андрей повернулся к ней. Она ладной и ухоженной кошкой расположилась в углу огромного дивана.
– Скажите, Ирина, откровенно: сколько времени я должен пробыть здесь? И что я должен извлечь из работ профессора, кроме, естественно, интереса?
– Потерпите пару дней. У вас много работы. – Она была опять серьезна.
Потом, смягчившись, добавила, излучая из глаз какой-то загадочный – то яркий, то спокойный – изумрудный свет.
– Мы не можем пока так вот просто всё объяснить. Почитайте тетради. – Улыбнулась. – Христос ведь только с несколькими подготовленными учениками разговаривал более-менее ясным языком, с остальными – и вовсе притчами.
– А если я не готов? Скажу вам совершенно откровенно, что я давно не занимался настоящей работой и … – Андрей замолчал.
– Говорите, я слушаю.
– Погружаясь с головой в научную или писательскую работу, я заболеваю этой самой головой, и происходит что-то странное: я начинаю постоянно предвидеть какие-то события, чьи-то слова…
– Я знаю это, и это замечательно!
– Но я лишаюсь покоя, сна. Вот и сейчас …
Девушка встала с дивана, подошла сзади и положила ладошки на лоб Андрея. Ладошки пахли земляникой. Боль мгновенно улетучилась.
– Мы с Анной Никитичной утром, до вашего приезда, варили земляничное варенье, – сказала она просто.
– Хм, это всё впечатляет. А как вы догадались о том, что я почувствовал аромат земляники от ваших рук?
– Но ведь мои руки были у вас на лбу. Проще простого.
Андрей посмотрел на девушку с восхищением и уважением.
– Вас, дорогая, неплохо иметь в друзьях.
– Давайте работать.
– Да, конечно, но еще немного поболтаем.
Ему для работы всегда нужны были некий кураж и некий «наркотик» вдохновения.
– А скажите мне, милая колдунья, как филолог, вот что…
Андрей прикрыл глаза, и в сознании, будто во время некоего интерактивного спиритического сеанса, как из тумана соткались образы Ницше и Достоевского.
– Ницше, этот философ, отшельник и странник, – Андрей опять заговорил очень взволнованно, – считал, что жестокая игра букета его болезней, его сверхчувствительность законченного неврастеника, в какой-то безумной алхимии недр психологии приводила к всплескам творческой мощи. Он сознавал этот феномен, однако для поиска наиболее благоприятных условий существования своего больного организма не только предпринимал неоднократные перемены места жительства, но и основательно штудировал даже геологическое строение региона.
– Это интересно, продолжайте. – Она