Пит осторожно развернул листок. Послание состояло из пяти коротких слов:
Мы знаем, кто ты есть.
Ему не только удалось поспать между двумя и тремя часами, но и вздремнуть где-то около пяти. Ночь выдалась долгая. Он-то надеялся, что с этим покончено навсегда, и вот – пожалуйста. До утра пролежал в полной боевой готовности. Человек, сократившийся до инстинкта, – вечно начеку.
После случая с ручной гранатой на кухонном столе и запиской в почтовом ящике Пит Хоффман посвятил остаток вечера осмотру дома, сада и окрестностей. И не нашел ничего, что могло бы указаывать на опас- ность.
Одновременно он поднимал старые контакты, наработанные за годы жизни в криминальном мире. Задавал вопросы тем, кто мог что-нибудь знать и при этом сам не был частью угрозы. Ответов Хоффман так и не получил.
Далее Пит занимался Зофией, как и всегда, как только она возвращалась домой, и Луизой, благополучно сдавшей анализы после шестимесячного обследования в больнице. Слушал английский Хюго, даже впервые познакомился с пьесой, в которой играл Расмус. Читал вслух мальчикам, пока те не уснули.
И ни слова о страхе и ярости, сжигавших его изнутри.
Когда потом они сидели на диване с бокалами вина, Зофия посмотрела на него так, как умела одна она. И Пит не придумал ничего лучше, кроме как наплести какую-то чушь про то, как они с Расмусом повздорили из-за игрушки, о чем потом, как всегда в таких случаях, оба пожалели. И это после того, как Пит поклялся себе никогда больше ей не лгать.
Но Зофия видела мужа насквозь, и он это знал.
– Я не хочу, папа.
Хюго десять лет, но он давно подросток – большой и маленький, понятный и загадочный, робкий, стеснительный и в то же время уверенный в себе. Сейчас он лежал, натянув на голову одеяло, и всем своим видом демонстрировал нежелание вставать.
– Ты должен, Хюго.
– Ничего я такого не должен. Я всегда остаюсь дома, если уроки не с утра. И сплю, сколько хочу.
– Только не сегодня, Хюго. Сегодня вы с Расмусом поедете ко мне на работу, а после обеда я отвезу вас в школу.
– Но почему?
– Этого я тебе объяснить не могу. Так надо – и все.
– А мама знает?
– Мама уже ушла. С Луизой. Что-то такое в родительской группе… Они вернутся только вечером. Сегодня я не оставлю вас дома одних. Одевайся и спускайся в прихожую, даю тебе десять минут.
Пит приподнял одеяло, поцеловал старшего сына в лоб и спустился по лестнице в подвал.
Так хотелось закричать.
Нет! Мама ничего не знает! Потому что это мое прошлое, и она не должна быть его частью.
Зофия работала в той же школе, где учились мальчики, пока не ушла в декретный отпуск. Испанский, французский и польский, когда это было кому-нибудь нужно. Он открыл дверь своего подвального кабинета, и листок с большим красным сердцем медленно спланировал на пол. Пит поднял его, поцеловал, как только что лоб Хюго, и, не разворачивая, сунул в нагрудный карман рубашки – поближе к настоящему сердцу.
В кабинете были письменный