– Выключи свет, – задыхаясь, прошептала Юля.
Ей всегда мешал свет перед тем, как остаться совершенно голой. А мне мешали носки. Я снял их и мягко нажал на выключатель. Сквозь темноту на запах своей страсти добрался до кровати и лёг. Сжал в объятьях огнедышащее тело, пахнущее близостью. Руки. Руки. Моя – ненасытно от одной груди к другой и вниз, влажно по животу, ещё ниже, ещё горячей, ещё влажней. Её – бесстыдно снизу вверх, сжимая страсть в кулак. Торопливо. Быстро. Ещё быстрее.
– Давай по-настоящему, – задыхаясь, прошептал я.
– У нас же не получается, – напряглась она, и её кулак разжал мою страсть. – Но давай, если хочешь…
Мне всегда мешал страх перед тем, как войти в неё. А ей мешала боль.
– Хочу.
Это ключевое слово – от меня, от неё, от нас двоих. Хотя какая разница? Ключ щёлкнул в замочной скважине, и замочный механизм податливо провернулся.
Я слушал скрип пружин и попирал свой страх. Вместе с её болью.
– Мне больно…
Глубже, ещё глубже, ещё горячей, ещё влажней.
– Мне больно, милый…
Скрип пружин. Только скрип пружин. Этот звук очень вязкий. И по цвету, как кровь. Точь-в-точь, как моя спартаковская футболка с «девяткой» на спине.
– Мне больно, Макс…
Скрип пружин. Раз. Два. Три.
– Мне больно, Макс!..
Четыре. Пять. Шесть.
– Макс, мне больно!
Семь. Восемь. Девять.
– Макс!
Её крик обрывисто перешёл в стон. И в мою страсть. И в мою страсть. Торопливо. Быстро. Ещё быстрее. Скрип пружин слился в единый плавающий фон, подавляя, заглушая стон, взвинчиваясь, взвинчиваясь, пока, взвинтившись до безумия, вдруг не лопнул оборванной струной пронзительно и резко.
Я затих, чувствуя, как хлыщут остатки моей страсти пульсирующей влагой в самый огонь. Меня охватила паника. Прочь. Прочь.
– Макс… ты успел? – испуганно вскрикнула Юля и рванулась из-под меня.
– Да… да, Юль, – соврал я, с надеждой ощупывая под собой простынь. – Вот… видишь пятно?
– Где? – она провела рукой. – Нет ничего.
На простыне ничего не было. Даже крови.
– А вот… на коленке у тебя… чувствуешь?
– Чувствую. А что так мало? Ты не успел, Макс?
– Совсем нет. Если только самую малость…
Она легла и обречённо закрыла лицо кудряшками. Я разгрёб их, пытаясь увидеть её большие ласковые глаза.
– Юль… Юль, ну, ты чего?
– Макс, я просила тебя остановиться. Мне было больно.
Её большие ласковые глаза стали маленькими и сердитыми. И тогда ко мне вернулся страх. Но не тот, что преследовал раньше. А новый. В нём не было прежней игривой боязни, в нём даже не было сиюминутной агонизирующей паники, он просто крепко держал меня в своих объятьях, по-настоящему. От его давления красные круги поплыли вокруг меня в темноте.
– Юль, а почему крови не было? – спросил я, тщетно стараясь их разогнать.
– Не знаю.