И все же я по-прежнему был связан пуповиной детства с природой и она, живая, прекрасная во всех красках пока охраняла меня от людей, от их сложной, а порою жестокой и опасной жизни. Зато в моей маленькой жизни детства появился друг, пусть он был немой, но я слышал, как во время грома он произнес первые, хоть и корявые, слова…
Так постепенно мир мой стал расширяться хотя бы тем, что природа привлекла мое внимание.
8
Я уже понял, что в конюшне была своя жизнь. Хотелось разгадать ее. Ведь я понял слова крестного, что каждая лошадь имеет в году свой заветный день, ее праздник. Праздник коня! Этот праздник приходится на день памяти покровителей коней святомученников Флора и Лавра. В этот день, сказывают старые легенды, конь так и норовит ударить человека в отместку за свое вековое лошадиное рабство. А чтобы этого не случилось, в этот день коня запрягать нельзя, дать ему волю, украсить коня лентами. Но все это уж не такая уж легенда. Помню, в этот день тетка Лукерья всегда заставляла Петьку подкрасить деревянную фигурку лошадки на коньке крыши. Вот от этого деревянного коня, говорит при этом тетка, верхушка крыши называется коньком. Конь всегда был, продолжает рассказ тетка, оберегом жилища человека. Даже, если коня нет, то на видное место вешают подкову. Она защищает нас от сглаза, порчи и всякой дурной нечисти. Обо всем этом говорили в старину, а ноне вы не любопытны, заключила тетка Лукерья.
Рядом с конюшней каретный сарай. Здесь стоит мамин тарантас, отцовские дрожки и старый дедовский возок поселкового казачьего атамана. Все это сделано, чтобы путешествовать, ибо они созданы для дороги. В задке возка был таинственный дорожный ящик. И возок и ящик привлекали меня своей старинной неуклюжестью и присутствия в них что-то от прошлого…
Юркие ласточки непрестанно сновали черными стрелами взад и вперед под крышу сарая, где они лепили свои гнезда все так же, как и сотни лет. Для них время словно не существовало или оно для них и вовсе остановилось. Ворота сарая были всегда открыты, так что я порою подолгу смотрел на ласточек и слушал их щебетанье. А то забирался в тарантас или возок и воображал, что еду куда-то далеко, подпрыгивая на ухабах… А даль меня тянула еще с детства. То неизвестное, возможно, даже с риском для жизни. В той дали, мне казалось, жизнь так широко размахнется, что можно ее и вовсе потерять за что-нибудь или кого-нибудь. Вот и в сказках, что читала мать или брат Гриша, так и сказано о том