Пока дед, постирав мою одежонку, разложил сушиться на нагретые солнцем камни, я влез на скалу, на ее вершину – утёс. На вершине площадка, похоже, была местом для орлиного гнезда. Отсюда открывался самый дальний горизонт. Еще на подъезде к скалам я сразу заметил коляску. Сейчас с высоты орлиного гнезда я прекрасно видел девочку, собирающей цветы среди в беспорядке разбросанных валунов. Я видел, как она то и дело поглядывала на свой скромный букетик – он, видно, не удовлетворял ее, так что она продолжала искать новые цветы. Мне же со скалы были видны первые желтоцветы. Я спустился быстро со скал и, собрав букет цветов, преподнес ей.
– Я вас не знаю, – сказала девочка певучим тонким голосом, поправляя платьице в виде колокольчика и отбрасывая с лица пряди вьющихся светлых волос.– Я здесь с тетей. Она убирает могилку мужа, а я собираю цветы на могилу. Могилки собственно нет, – шепотом добавила она. – Там только под камнем коробочка с прахом ее мужа. А сердце его, как сказала тетя, она когда-нибудь по польскому обычаю похоронит на его родине в Польше. – Рассудительно закончила девочка, потом взяла мой букетик так, будто мы с ней давно знакомы.
Вот это и стало началом той, то ли дружбы, то ли детской влюбленности, которая так и не перерастет в серьезные взрослые чувства, но оно будет нас преследовать обе войны и только ее эмиграция разлучит нас. Она будет звать и меня, у нее в одном из банков Харбина на ее имя будет лежать солидный капитал от Бутина. Мы были разные и у нас были разные дороги…
– А меня звать Софи, хотя мама – она недавно умерла – звала меня Софьей, – вдруг проговорила девочка.
Я, еще не зная ее, знал о ней все.
– А тебя как зовут? – сказала она и протянула свою руку с приветливой улыбкой в уголках ее полных губ.
– Яковом, – ответил я, даже немного растерявшись от такого моментального знакомства. Однако ее свободное обращение окончательно обезоружило меня, что, собственно, было не похоже на казака.
– Хорошо… Яков! Уж больно ты строг с виду. Не из казаков ли ты будешь? Ведь твои шаровары с лампасами сохнут.
Тут только до меня дошло, что я стою, даже знакомлюсь с девочкой, а сам без штанов. Это окончательно сломило мой дух. Я что-то пролепетал про глину и почему одежа моя сохнет.
– А ты возвращайся, пока я отнесу цветы тете. Она у меня строгая. Она декабристка. Так ее зовет хозяин дома. Если ты знаешь, то дом его стоит на Казачьей Горке. Так что тетя такая: если что не по ней, то и наказать сможет. То есть, просто не будет со мной разговаривать. Но я ее не боюсь. Ты мне поможешь взобраться на этот утёс?