– А кто мне это может запретить?
– Я! – взвизгнул барон и автоматически схватился за сердце: защемило на самом деле.
– Ну, а вот это – совершенно лишнее, – смерила его взглядом родная дочь и собралась было повернуться на сто восемьдесят градусов, но не успела, потому что Георгий Константинович побледнел и, схватившись рукой за косяк, начал оседать вниз.
– Глаша! – заголосила Аурика и бросилась к отцу.
– Уйди, – с трудом вдохнул в себя воздух Одобеску и закрыл глаза.
– Глаша, – только и успела вымолвить Прекрасная Золотинка, обмирая от страха: по отцовскому лицу разлилась свинцовая бледность.
В этот вечер Георгию Константиновичу капли Зеленина не понадобились: вместо них ему было предложено место в Первой градской больнице, от которого барон Одобеску категорически отказался, ссылаясь на надвигающийся праздник в кругу семьи.
– Гусарничаете, батенька, – сделал ему замечание пожилой доктор и, приложив палец к губам, посчитал пульс у больного. – Нервишки, немолодой человек! Не по возрасту, знаете ли. И вы, барышня! Беречь надо папеньку, беречь и не перечить. Правда, мамаша? – обратился он к заплаканной Глаше. – Покой и никаких излишеств. Слышите меня?
Глаша старательно закивала головой, как будто от нее в действительности что-то зависело, и схватила доктора за руку:
– Скажите…
– К профессору Лукашику. Рекомендую. Сам пользуюсь и, как видите, жив-здоров, чего и вам желаю. И еще раз: покой, покой и покой. Понятно?
«Еще бы непонятно», – хотел ответить Георгий Константинович, но не решился и просто прикрыл глаза в знак согласия.
Пока Глаша провожала бригаду «Скорой помощи», Аурика зачем-то переставляла с места на место какие-то склянки, избегая смотреть в сторону, где лежал отец.
«Доигрались», – пробубнила она себе под нос и попыталась прочитать название лекарства на пустой большой ампуле с неровным сколом.
– Не видно? – еле слышно поинтересовался Георгий Константинович, не переставая ни на секунду наблюдать за своей Золотинкой.
– Магния сульфат, – все-таки прочитала девушка и с виноватым выражением лица присела на отцовскую кровать.
– Надо найти Михаила, – попросил ее Одобеску. – И отменить визит. Скажи, что болен. И никогда больше не говори о болезнях в моем присутствии: ты меня сглазила, – проворчал Георгий Константинович, в ряде вопросов суеверный до жути.
– Ты это серьезно? – не поверила своим ушам Аурика. – Я, между прочим, про себя говорила.
– Нет никакой разницы. Ты и я – одно целое.
– Ты мне тоже наговорил – мало не покажется! Тебя послушать, так хуже меня нет никого на свете. Возьми свои слова обратно.
– Извини меня, Золотинка, – попросил прощения Одобеску.
– Ты тоже меня извини, папа. Я сделаю так, как ты хочешь.
– Не надо, – великодушно отказался Георгий Константинович от намеченных планов. – Я же болен, –