« Надо бы оградку покрасить, – подумала Семёновна. – Только где бы краску взять. Оставил бы кто, что ли».
Молчала и Михайловна, вспоминая свою жизнь. И жизнь Семеновны. Ей казалось, что она знала о ней больше, чем сама Семёновна. И чудно ей было то, как так могло получиться – баба она была хорошая, а не везло ей ни тогда, ни сейчас. Была травинкой в скошенном поле всю жизнь, травинкой и померла. Молчал и заяц. Ну и что, что он не умел говорить. Он делал вид, что говорить умеет, но сейчас просто не хочет. Он где-то раздобыл другой, не менее странного вида стебелёк и с важным видом жевал его. Он слушал разговор подружек и, постепенно отходя от недавнего шока, мелкими шажками приближался к ним. Теперь, в конец осмелев, он сел рядом с Семёновной.
– Вот кто ко мне приходит, – заметив зайца, улыбнулась старушка. – Не бойся, ушастый, я никого не ем, – погладила она его по голове. Зайцу понравилось, что его жалеют, и он заурчал, как кот.
На востоке уже занималась заря, и первые лучи солнца путались паутиной в голых верхушках елей.
– Гляди, Семёновна, какой нынче туман. Даже креста моего не видать, – кивнула Михайловна на свою могилу.
– А у меня его и нет, – понуро посмотрела туда же Семёноввна. – Ладно, старая, пора нам, а то увидит, не ровен час, кто. Завтра вылазь, – подмигнула она ей и посмотрела на зайца. Тот явно не желал уходить, он сидел, прижавшись к ней всем своим пушистым тельцем. Куда-то вдруг подевалась вся его деловитость, пропал страх, а вместе с ними и странного вида стебелёк. Солнечный свет коснулся его носа и он, фыркнув, отвернулся от него.
– Пойдём, ушастый, – тронула за ухо его Семёновна. Поднявшись со скамейки, она, кряхтя, пошаркала к своей могиле. Заяц поскакал следом, провожая её. Он снова где-то раздобыл очередной странный стебелёк и, затаившись за деревом у могилы старушки, внимательно смотрел на неё. Семёновна махнул ему рукой и задвинула плиту. Она лежала и думала о том, как снова будет смотреть на звёзды, разговаривать с Михайловной, надеялась, что всё-таки кто-то к ней придёт. Она ждала ночи, которая ей была единственным спасением от вечной тоски.
Но сегодняшняя её прогулка оказалась последней. Кладбище, которое стало им с Михайловной последним пристанищем, было не далеко от дороги, которую какие-то не очень умные люди задумали расширять. Новую её ветку решено было пустить через кладбище, по его окраине. Могила Семёновны была в отдалении от других могил, к тому же, слабо на неё походила. Нерадивые дорожники, конечно, заметили оградку, скрывшуюся в бурьяне, но их это мало смутило. Кому нужен человек, который оказался не нужным никому?
А заяц, нервно теребя в лапах на этот раз самого обычного вида стебелёк, с тоской наблюдал за тем, как могилу Семёновны равняют с землёй. Кинув на неё прощальный взгляд, он скрылся в густых зарослях шиповника. Закачавшиеся листья на тронутых им колючих ветках разноцветными фонариками упали на мёрзлую землю.
Банник
Какой же то деревенский двор, если нет в нем бани? Настоящей русской, из пахучей