Майор плеснул в кружку из пузатой трофейной бутылки и выпил не торопясь, не как водку или спирт, а маленькими глоточками, смакуя. Коньяк – редкий трофей, ценился он высоко, поэтому удовольствие надо растягивать. Эх, не завидна участь комбата! Начальство в трубку орёт, всё больше матом, им-то что, наорали, пригрозили, а работать ему! Ему воевать, высоты и деревни брать, города и сёла. Вся ответственность, весь фронт на таких вот как он, майорах, держится! Стрелкам всё по барабану, им бы пузо набить да выспаться, ротные – откровенные саботажники, всё норовят отлынить, уклониться от боевых действий, всех приходится пинать и воевать заставлять. Лично проверять, по траншеям ползать под пулями и снарядами. За месяц он целых 2 раза ходил с проверкой. «Ну показывайте мне, где тут у вас немец сидит! Откуда он, стервец, пулемётами вас обрабатывает, кланяться заставляет? Что-то молчит он сегодня. Или, может, врёте вы всё мне? Живёте тут как у Христа за пазухой, спите целыми днями напролёт, в окопах отсиживаетесь, а мне донесения пишете, что из-за артобстрела головы не поднять. Да у меня там возле моего КП куда как опаснее! По…рать выйти нельзя, дальнобойные лес с глиной перемешивают, а у вас тут тишь, да гладь! Знаю я вас, прохвостов, насквозь вижу!» А эти ротные совсем обнаглели. Никакого уважения к вышестоящему начальству, к старшим и по званию, и по годам. Вякать ещё что-то пытаются, возражать. Ваше дело команды выполнять, думать как боевой приказ выполнить, а не умничать тут. В штрафной роте умничать будешь, молокосос. Чего уставился? Эх, разжаловать бы тебя да во взводные засунуть, да нет у меня пока тебе замены. Как придёт – спишу к чёртовой матери. Даже не во взводные, а в рядовые. А что? Наберёшься ума, научишься приказы выполнять, там поглядим.
Майор допил коньяк, поставил кружку на стол, вышел на открытый воздух. Проверил часового, закурил. Здесь, вдали от передовой, можно курить ночью не прячась, отсюда передний край не видно. В воздухе пахнет сыростью, к утру туман ляжет, небо ясное, завтра жарко будет. И в прямом, и в переносном смысле. Надо выспаться.
Толчок в бок. Ещё один. Кто-то схватил за лицо, сжал нос. Свет от трофейного фонарика прямо в глаза в упор. После темноты ослепнуть же можно. Что за дела? Кто такое себе может позволить? Неужели особисты? За что? Что он такого сделал? Мысль скачет в наполовину проснувшемся мозгу, в виски стучит, отскакивает в затылок. Ну точно особисты. НКВДшники. Они по ночам свои жертвы собирают. Теперь всё. Прощай карьера. А, может, и свобода. А, может, и… Нет, только не это… Да за что же? Ну, потеряли вчера половину людей, в первый раз что ли? Я же написал всё в рапорте. Я не виноват. Оборона у немцев здесь сильная, все квадраты пристреляны. Как без потерь обойтись? На то она и война, чтоб потери были. Дайте мне пушки и танки, помогите авиацией и я через неделю в райцентре буду!
– В чём дело, товарищи? – голос дрожит, холодный пот.
– Вставай, падла, на выход! Без вещей!
Хорошо, что без вещей. Значит, вернут обратно. Странно, голос знакомый.