Затем, когда по сюжету романа минуло 13 лет, автор безжалостно меняет внешность героя. Его не узнают даже самые близкие. Шрам, трость, сарказм и безверие. И наделяет его ядовитым прозвищем – Овод. Войнич уничтожает все, что было дорого Артуру в начале. И полностью опровергает его слова и его веру. Как автор, который писал в конце XIX века, когда атеизм стал основой справедливой борьбы, а справедливая борьба – атеизмом. И все же…
Иногда кажется, что именно Овода, этого непримиримого бунтаря, революционера, атеиста и мученика автор (вольно или невольно) сравнивает с Христом. И его смерть тоже сравнивает. И это – апофеоз романа… Овод сам командует своим расстрелом. Но солдаты не хотят, не смеют его убить, многие еле сдерживают слезы. И каждый надеется, что «смертельная пуля будет пущена рукой соседа».
Раненый, истекающий кровью Овод не перестает смеяться и над теми, кто его убивает и над собственной смертью. Потому что уже когда-то сказал: «Даже и две минуты не хочу быть серьезным, друг мой. Ни жизнь, ни смерть не стоят того». А смерть мучительно долго приходит к нему. И жизнь мучительно долго уходит… И по-прежнему Овод сам отдает последние слова команды: «Держать ружье!.. Целься!»
И его вера в будущее настолько велика, что кажется, он верит не просто в товарищей, которые будут сражаться за него. Он верит в бессмертие. Потому что «свою долю работы я выполнил, а смертный приговор – лишь свидетельство того, что она была выполнена добросовестно.»
Уже позднее, кардинал Монтанелли, который сделал выбор между Христом и своим собственным сыном (выбор, закончившийся казню), скажет толпе, застывшей в мертвой тишине: «Но кто из вас подумал о страданиях бога-отца, который дал распять на кресте своего сына?»
Овод никогда бы не принял эти слова. Он не верил небу. Он верил земле. Но автор «Овода», наверное, принимала. Можно обожать героя своего романа, но не обязательно быть с ним во всем заодно.
Недаром «Овод» так любил Николай Островский. Недаром «Овод» так любил Павка Корчагин: «Отброшен только ненужный трагизм мучительной операции с испытанием своей воли. Но я за основное в „Оводе“ – за его мужество, за безграничную выносливость, за этот тип человека, умеющего переносить страдания, не показывая их всем и каждому. Я за этот образ революционера, для которого личное ничто в сравнении с общим…» Недаром