– Я? Свободный человек! – заявил Петя. – Плевал я на правила!
– Во дает! Ты ж меня сам сюда затащил, – возмутился Макс.
– Конечно. Тебе не понравилось?
– Понравилось. Хотя жесть была страшная.
– Не то слово! Покруче любого трипа. Сила!
– Сила, самадхи, панья! – сорвалась с языка многократно повторяемая Учителем буддийская триединая формула: добродетель, осознанность, мудрость.
Остальные ученики с удивлением и некоторой опаской наблюдали эту перепалку на непонятном языке, пересыпаемом терминами на пали – языке, которым говорил Будда.
Хотя люди и прожили бок о бок много дней, всем еще предстояло перезнакомиться. Постепенно начали завязываться разговоры, и вскоре двор наполнился гвалтом: сдерживаемая в течение стольких дней жажда общения нашла выход. От разговоров с отвычки саднило горло, но остановиться и замолчать было трудно: хотелось говорить не переставая.
К вечеру Макс обессилел и осип, да и с другими происходило похожее: к эйфории, охватившей учеников с утра, примешивалась странная нервозность и дрожь.
С «Випассаны» он вернулся законченным неофитом. Зияющая на месте прежних ценностей пустота зияла недолго и разом заполнилась: Макс стал обладателем готового, универсального, тщательно выверенного пакета ценностей.
Для начала, подражая тембру голоса Учителя, действительно замечательному – невероятно низкому, рокочущему на грани слышимого, он исполнил Лане Мантру Прибежища, которую разучил на курсе, принимая прибежище в трех буддистских ценностях: Будде, буддийском учении (Дхамме) и буддийском сообществе (сангхе).
Буддхам саранам гаччами.
Дхаммам саранам гаччами.
Сангхам саранам гаччами.
Это был, конечно, не «бедный ёж», но Лане понравилось: она даже куснула новоявленного буддиста за ухо.
Как свойственно неофиту, Максу виделось, что полученное знание следует распространять. Ведь адепт желает всем блага, тогда как благо ищут не там, где следует! И долг посвященного – указать заблудшим истинный путь.
Под маской благожелательности у прозелита обыкновенно кроется чувство превосходства. Вдобавок обладатель навязанных, чужих ценностей не бывает по-настоящему уверен в своей правоте: подспудно сомневаясь, желает утвердиться, уверовать до конца, старается, чтобы как можно больше людей думали и делали как он.
На протяжении последующих месяцев, вплоть до отъезда за границу, Макс много рассказывал и Лане, и своим друзьям о Випассане – но едва ли кому-то помог. И однажды ему станет стыдно. К счастью, в его характере изначально не имелось столь необходимой прозелиту навязчивости и веры в собственную непогрешимость – иначе бы он и вовсе, наверное, сгорел со стыда.
Существуют ли те, у кого есть свое? Кто по-настоящему работал,