Не желая нарушать закона, но одновременно с тем понимая, что, отпустив такого человека как я заграницу, он невольно посылает меня в мир, в котором я либо сгорю заживо оказавшись на пути несущихся коней свободы, либо и сам примкну к карбонариям, украсив себя трехцветными поясом и кокардой, Алексей Николаевич Оленин оказался лицом к лицу с непростой задачей.
Карл снова покосился на меня, лукаво подмигнув. Дело в том, что ходили упорные слухи, будто бы ваяя коней для колесницы славы[10], я вложил в это произведение столько вольнодумия, сколько его не было ни в стихах сидельца Кюхельбекера, ни нашего общего друга, покойного ныне Пушкина. Впрочем, животные есть животные, и их не спросишь, на чьей они стороне, и какого мнения придерживаются об устройстве общества, желают ли конституции или ратуют за старый порядок.
– Оленин боялся, что меня либо убьют повстанцы, либо я, что не лучше, и сам заражусь бунтарскими идеями. – Продолжил Карл. – Поэтому он вызвал меня в свой кабинет, где в свойственной ему сдержанной манере объявил о невозможности отправить ни меня, ни Александра за границу прямо сейчас, предложив вместо командировки остаться еще на три года в Академии для дальнейшего усовершенствования. Практика более чем обычная.
Но и это еще не все, было принято решение, что всех медалистов этого года, Академия отдает под надзор исполнительного академического инспектора. Это было ужасно!
Возможно, следовало смириться, как смирились другие, как смирились Александр и уже давно дожидающейся своей очереди Федор, согласиться пойти под надзор, но попросить, чтобы этот самый надзор к примеру осуществлял один из любимых учителей: Иванов, Егоров или тот же Угрюмов, писавший на исторические сюжеты. Со всеми профессорами я был в приятных, или даже дружеских отношениях, и их надзор вряд ли перерос бы для меня в диктат и тиранию. Но… я уже сказал свое решительное «нет». Отступать было поздно.
С другой стороны, теперь я должен был слушать бесконечные попреки отца и выговоры матушки, для которых мой отказ Оленину – был мальчишеской глупостью и необоснованным бунтом. На счастье брат Александр как раз в ту пору пожелал отделиться от семьи. Давно, еще в Академии Саша склонялся к архитектуре, и теперь, живя под надзором профессора Михайлова создал проекты конюшен, фонтана, павильона у воды, а также был определен в комиссию по перестройке Исаакиевского собора с чином художника четырнадцатого класса и квартирой!
Вот эта-то квартира и манила меня больше всего, хотя вру, не только это. Еще возможность попробовать жить без матушки и батюшки, поглядеть на строительство, подышать свежей краской, полазить по строительным лесам… да мало ли что еще.
Так собрав свой скарб, который по большей части составляли ящики с красками, палитры, свернутые в рулоны чистые холсты, альбомы, карандаши, всевозможные чертежные