хотел пошевелить веткой, и вдруг костер полыхнул, Кай отпрыгнул, а костер оживал, разрастался, поднялся ввысь, будто жертвенный, и в море пошел луч, огромный, ясный, белоснежный; и Кай увидел в нем – корабли, сверкающие, разноцветные, разные: фрегаты и каравеллы, броненосцы и лайнеры; а потом луч ушел в самое небо; и небо открылось, тучи скручивались, как молоко в горячем чае, заалело, словно огромная роза расцвела в небе, растеклась кровью; вдруг хлынул ослепительный свет – и Кай увидел ангелов с мечами, в сверкающих доспехах, с крыльями величиной с город; а город под небом золотым состарился, разрушился и зарос ветвями – все в секунды; маяк дрожал под ногами Кая, и рос-рос в вышину, и стал огромной башней, упирающейся в облака – белые, голубые, серые; они проносились над башней, над городом, над лицом Кая с головокружительной скоростью. У подножия башни расцвело поле красных роз – и у края поля Кай заметил молодого человека в сутане, смотревшего вверх без страха; а башня все росла, и шел дождь, и шел град, и снег огромными хлопьями, и палило солнце, и луна меняла свой облик, и летели птицы, и город вновь поднялся – небоскребы, улицы, машины; потом опять на землю упала ночь – а город сверкал, как капля росы, как новогодняя гирлянда, и маяк поднимался в высоту, и огонь на его площадке превратился в звезду – первую утреннюю, Энджи. И Кай увидел в ней, как в хрустальном шаре, тысячи миров – они были словно разные комнаты, и кто-то шел по лесенке с лампой и искал свой. А потом звезда разрослась до Вселенной, Кай увидел, как в ней трепещут миры, уже не комнаты, а розовые, лазоревые, изумрудные галактики, и медленно плывут, томно рыбки в аквариуме; Кай шагнул, протянул руку к Земле, звезда вспыхнула, и свет ударил Кая в грудь, в самое сердце, разорвал пополам, и все закружилось – в огромной разноцветной воронке, Кай полетел по камням, упал, ударился об острый и потерял сознание…
Пейджер пищал и пищал, прыгал по столу; Кай поднял голову – тяжелую, расколотую, словно с похмелья; руки были исцарапаны, на щеке и виске саднило, коснулся – кровь; взял пейджер; «Кай, ты где? в туалете? спишь? В эфире тишина. Я еду, и вдруг тишина», – надрывался Матвей. Кай кинулся к компьютеру – так и есть: девяносто секунд простоя, катастрофа, взрыв на кондитерской фабрике; поставил «Новые люди» Сплина. Все было на месте, и все по-старому: в черном бархатном рюкзаке – целые Нерон и томик символистов, и бутерброд с полукопченой колбасой; Кай достал его и жадно съел; на клавиатуре – полупустая пачка красного «Честерфилда». Тут приехал Матвей; «что-то случилось?» – «блин, просто вышел на море посмотреть, не рассчитал», – «башку снимут», – «ага», – «покурим?» Они вышли на лестницу; курили в одно из окошек-бойниц; далеко – за камнями, за дорогой – огни самого странного города на свете, похожие на причудливую неоновую рекламу, ром и кока-кола; на губы попадал соленый дождь. «Опять дождь?» – «да, мать его за ногу, третью неделю, ничего себе, да? да еще ливень такой, за шиворот, до такси не дозвониться, вечер пятницы, пришлось торчать на солнце,
