– Я не вру.
– Я знаю. Но было как-то… по-другому… ты рассказываешь, как триллер, как старый фильм типа «Омена», а это жизнь… Дэймон, Син, друг мой.
Он впервые назвал его другом. Взял его за руку. Син дрожал. Губы у него тряслись, словно на холоде. Как мой Руди, подумал Кай, когда мы пришли в тот странный дом с витражами и змеями на гербах, с кучей книг и платьев, Венера хотела там остаться, а Руди испугался. Точно что-то увидел, точно дом сказал ему: я не для маленьких мальчиков, скажи это родителям. Пусть везут тебя за город, где цветы. А у Сина цветок – из стекла, синяя роза, синих роз не бывает.
– …я сидел и читал, я правда читал, я помню каждое слово, я не знаю почему, словно эту книгу мне нужно было запомнить, рассказать потом под запись, а потом наступила тишина – так тихо-тихо, не слышно ни шагов, ничего; я всем говорю, что он орал и ломал мне дверь, но ничего не было: он просто стоял под дверью и слушал меня, а я слушал его; еще чуть-чуть – и я бы вышел, и мы бы сели пить чай, потому что я тоже плохой; он знал; и только потом, когда нам начала полиция ломать Дверь входную, железную, распиливать и кричать на него, он забился, заорал тоже, заколотил в мою дверь… полотенца дрожали, одно упало, я поднял и вытер себе лоб, мне стало жарко, ванная такая маленькая, я бы вышел только потому, что у меня уже начинался приступ клаустрофобии…
Сина вырвало: «извини, о боже»; Кай взял его за лицо и посмотрел в глаза – синие, прекрасные.
– Син, ты теперь сильнее всех. Сильнее темноты, города, газет, этой квартиры. Люби парней, спи в клубе, делай, что хочешь. Теперь тебе не страшно. Ты живой. Понимаешь? Нам кажется часто, что мы умерли, что нам ничего не нужно, мы живем как автомат с кофе: ну, есть у меня внутри только эспрессо и двойной со сливками – что я сделаю? Я же не мастер. Я не Бог. Что есть, то есть; большего не дано. Дано, Син, тебе дана жизнь, это дар сродни дарам волхвов; цени, иначе скажут: ах, уже не надо, не ценишь; и убьют, Син, накажут, отправят в другой мир и лишат всего.
Я не знаю, за что я попал сюда, наверное, чтобы просто помочь тебе, но я подумаю: что не так во мне? Может, я просто слишком счастлив, самодоволен, а в жизни нужно немного боли, страха… Чтобы не растерять лучших качеств – смелости, гордости, радости, нежности; каждый день доказывать, что ты достоин даров… Может, я перестал подавать ей в постель чай с целым букетом запахов: гвоздикой, корицей, апельсином, яблоком, бергамотом; перестал переживать каждое ее слово, движение, как великолепное новое впечатление, как от прогулки по новому городу; перестал думать, как она прекрасна, перестал помогать на кухне, когда она делает салат; это так разрушает – думать, что все есть…
– … Я уберу, – сказал потом Кай, – где у тебя тряпочка?
– Думаешь, у меня есть тряпочка, – засмеялся сквозь слезы Син. – Я белоручка. На кухне есть какие-то губки. Для посуды. Прости, я просто встать не могу, у меня ноги не идут. А ты еще чаю поставь, ладно?
Кай включил свет в кухне. Кухня была красивая: стол и стулья – легкие, белые, на столе тарелки на кружевных салфетках; шкафчики тоже белые,