Наедине со временем. Аркадий Эйзлер

на Лубянку, потребовал сразу очной ставки с заговорщиками, сначала все отрицая, отвергая все обвинения как злостные выдумки. Даже получив в лицо признания и обличения других участников заговора, он тем не менее просил дополнительные показания на себя и лишь затем, осознав, что все уже соответствующим образом обработано следствием и дальнейшее упорство может привезти к насильственным, известным ему, как военному, методам выколачивания показаний, капитулировал и начал работать со следствием в написании сценария собственного уничтожения с идеологической подоплекой вплоть до заговора с германским фашизмом. И в этом не было ничего нового.

      Специфика осуществленного Сталиным антибольшевистского переворота, переросшего в превентивную гражданскую войну против всей плеяды большевиков – последователей Ленина, состояла в том, что он происходил под прикрытием непрерывных клятв в верности делу Ленина и Октябрьской революции. Тщательно скрывая – даже от своего ближайшего окружения – подлинные цели своей политики, морально опустошенный интриган маскировал их популистской, псевдомарксистской фразеологией и грубыми подтасовками цитат из ленинских трудов.

      Сталин был напичкан цитатами, словно компьютер, и мастерски владел ими, отягчающе влияя на собеседника, меняя тему в нужном ему направлении или полностью уходя от нее, считая, что выстроенный из ленинских высказываний щит дает ему индульгенцию от любых нападок инакомыслящих. Зиновьев, обсуждая однажды коминтерновские дела со Сталиным, когда их отношения уже основательно испортились, в споре бросил ему, уже осознавая свою обреченность, но, очевидно, не понимая возможность расправы над собой. Будучи еще недавно друзьями – на «ты» друг с другом, он обращается к Сталину на «вы»:

      – Для вас ленинская цитата – как охранная грамота вашей непогрешимости. А надо видеть ее суть!

      – Разве плохо идее быть «охранной грамотой» социализма? – сразу парирует Сталин.

      Свою единоличную власть в СССР Сталин обосновывал в глазах мировой общественности объективными историческими обстоятельствами, умело используя их и ловко на них паразитируя, считая главным из них капиталистическое окружение. Этим Сталин объяснял закрытость советского общества, ограничение информационного пространства, насаждение атмосферы безгласности и секретности. Поэтому население страны не представляло истинных размеров политических репрессий, и в сложившейся ситуации одни социальные группы не осознавали тяготы и бедствий других. Без сомнений, при наличии в 30-х годах системы зарубежных радиопередач, доносящих до советских людей идеи и разоблачения Троцкого, Сталину было бы значительно труднее осуществлять свои зловещие и дерзкие акции.

      В обстановке тотальной дезинформации Сталину удавалось изображать оппозиционные ему силы заговорщиками, вынашивающими замыслы реставрации капиталистического строя. Официальная пропаганда все более отождествляла партийное единство с беспрекословным подчинением воле вождя, упорно обрабатывая массовое сознание