– Ясмина, думаю, тебе пора уходить, мы сами разберемся дальше, – сказал отец, все так же стоящий за спиной дочери и коротко поцеловав ее в висок.
– Да, конечно, я, пожалуй, пойду, – убито ответила она, опустив голову, пряча свои глаза от всех, и чтобы не видеть другие взгляды – виноватый Дэвойра, понимающей и торжествующий Фолкета, жалостливый брата.
– Ну, ты же моя дочь, – прошептал Амьер на ухо дочери и слегка встряхнул ее за плечи, – и ты ни в чем не виновата, чтобы прятать глаза.
Да, она ни в чем не виновата, ей не за что краснеть и нечего стыдиться! Она не преследовала Дэвойра, не вешалась на него, в любви ему не признавалась и ничего от него не требовала. А то, что померещилось присутствующим… ну так что ж… это их дело, она здесь ни при чем.
Ясмина подняла голову и смело оглядела всех.
– Что ж, мне и, правда, здесь больше нечего делать. Отец разберется и без меня и, уверена, накажет провинившихся передо мной соответственно их вине.
– Я готов понести наказание, но только если оно будет из ваших рук, – радостно оскалился Фолкет.
Ясмина, намеренно не обратила внимание на выходку Фолкета, сказав отцу и брату, что будет их ждать дома, развернулась и направилась к двери.
– Я провожу, – направился следом за ней брат.
– Нет, ты останься, Айтал, – окликнул его отец, – пусть ее проводит твой брат. Кловис здесь?
– Да, он в приемной.
Ясмина направилась к двери под взглядами всех, кто находился в кабинете. Уже у самих дверей она услышала слова Фолкета:
– А как же мои извинения? Вы же хотели их услышать, иннэ Ясмина.
Ясмина мрачно подумала: «Ух, ты, я уже не эт-дэми, а иннэ благородная незамужняя волеронка! С чего бы это? Неужели раскаялся? Это вряд ли, уж больно голос у него наглый, как и прежде. Тогда – издевается?»
– Оставьте их при себе, – кинула она, не оборачиваясь, – для меня ваши извинения ничтожны.
Кловис, еще один сын Амьера и брат Ясмины, отвез ее домой.
Глава 5
Вернувшись к себе, Ясмина закрылась, и даже мать не стала впускать, когда та постучалась к ней, только крикнула закрытой двери, чтобы мама не беспокоилась, с ней, Ясминой, все хорошо.
Пройдя в спальню, Ясмина, не раздеваясь, повалилась на кровать. Ее душили обида на Дэвойра, злость на Фолкета, и… стыд. Да, она стыдилась, вспоминая взгляды тех, кто был в кабинете отца, когда Дэвойр сказал, что помолвлен.
Все эти чувства не дали ей спокойно лежать, она вскочила и, как заведенная, заметалась по комнате.
Она опять и опять вспоминала слова Дэвойра и его виноватое, почти безмолвное «прости». Он понял, что она увлечена им, поэтому так сказал. Но она же старалась не показывать своего интереса к Дэвойру, пыталась вести себя с ним, так же, как с другими знакомыми волеронами, не выделять его как-то особенно. Да, видимо, плохо пыталась, раз он обо всем догадался. А, может, даже и смеялся