Спускаясь по лестнице, по инерции над незатейливым зятем иронизировал:
Я пришёл к тебе с приветом —
Рассказать, что солнце встало,
Ну а ты была с приветом —
Ничего не отвечала.
Но стоило выйти на улицу, на душе заскребли кошки.
К вечеру вдарил мороз. Небо от края до края в жемчужных узорах. Огненными одуванчиками распушились редкие фонари.
На клубной площади празднично сверкала гирляндами разноцветных фонарей высоченная ёлка. У билетной кассы, на крыльце клуба, скопилась огромная толпа. Парни молодцевато подёргивали плечами, толкались. Девчонки приплясывали от холода. Всем поскорее хотелось попасть в тепло. Практически для всей окрестной молодёжи клуб был единственным местом для знакомства. Такого разнообразия лиц, причёсок, нарядов нигде больше нельзя было увидеть. Это был настоящий парад невест (и женихов, разумеется). Сюда сходились девчата со всех шести окрестных посёлков, и даже приезжали, как их называли, автозаводские. Появлялись гостьи из других городов. Особенно оживляли атмосферу прибывавшие на тепличный комбинат практикантки. Этих моментально разбирали по рукам. И выходили они порою за таких, за которых ни одна из местных девчат ни за что бы не пошла замуж. Собственно, и самого Павла судьба скрутила на танцах. И вот уже четвёртый год он с высоты эстрады наблюдал за тем, как на его глазах завязывались, развивались, доходили до кульминации и счастливой или печальной развязки чужие судьбы. От сотворения мира, собственно, ничего нового, кроме, разумеется, внешнего оформления и песен, которые иллюстрировали эти незамысловатые истории. И тем не менее для каждого нового поколения всё это было, как пели, «впервые и вновь». И стоило, например, затянуть: «Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взор напрасно», как тут же настороженно замирал зал, в глазах девчат появлялся прикрытый дежурными улыбками или пустыми разговорами страх: пригласят, не пригласят? Парни начинали по-волчьи озираться – никто ещё не решается сделать первый шаг. Но вот наконец через весь зал двинулся первый мировой скиталец, за ним второй, третий, и буквально через минуту пустой круг заполнялся танцующими парами. Даже «некрасивые и немодные совсем» никогда не оставались у стен, с гордо задранными носищами, этой национальной бедой, танцуя друг с дружкой. Павел давно заметил, что красивые девчата, как правило, дружили с красивыми, а некрасивые с некрасивыми. И в то время, когда одни во время танца наговориться друг с другом не могли, другие, с окаменелыми лицами, друг на дружку даже глядеть не хотели. А то и похлеще бывало: «Взгляд при встрече отведу, / И пускай щемит в груди. / Я к тебе не подойду, / Я к тебе не подойду. / И ты ко мне не подходи». А чего, спрашивается, не поделили? Даже сниться друг дружке от такой же неземной, как и любовь, злобы переставали: «Ты мне не снишься? Я тебе – тоже». И хоть земля тресни под ногами, ничего с собой поделать не могут. До дня рождения были родными, после дня рождения стали чужими. И ходить теперь за ней ни к чему, и цветы дарить