– Может, и без тебя обойдутся?
Он с напускною сердитостью возражал:
– Как это – без меня? На мне почти половина репертуара держится. Кто за меня петь будет?
Возразить было нечем, и тогда она, как уже не один раз и прежде, стала допытываться:
– Ты меня любишь? Скажи, любишь?
– Ну что ты как маленькая?
– Нет, ты скажи.
– Люблю.
– Не так.
– Ну что ты будешь делать! Да люблю я тебя, ну, люблю. Спи.
– А понежнее.
– Лю-ублю-у.
– Правда?
– Правда. Спи.
– А поцелуть?
Он покачал головой и нехотя поцеловал жену.
– Ещё.
– Ну вот тебе ещё. Всё. Хватит. Спи.
И, выйдя, закрыл дверь на навесной замок, хотя она просила не запирать, но он убедил, сказав, что как пить дать, она уснёт, и он до неё не достучится, не на улице же, в самом деле, ему ночевать. Был бы он потрезвее, наверное, сам бы от такого иезуитского коварства содрогнулся, а тут как будто из него мозги вышибли или целый год взаперти держали, ни о чём другом, как только о скорейшей развязке, не думал.
И всё вроде бы незаметно для сторонних глаз прошло – да и кто в новогоднюю ночь за кем-то следить станет? – даже танцевать для того, чтобы окончательно договориться, не пришлось. У той же раздевалки, когда вернулся, и порешили.
Да, видимо, случай случаю рознь. Одно дело – связь хоть и с замужней, но всё-таки любимой женщиной его сломанной, как он считал, судьбы, другое – с этой. Даже последующие за капитальным разговором в гостинице события, как бы уже Полине на зло: недовведенная до конца не столько из боязни, сколько из благоразумия история с дагестанской княжной, наполовину романтическая встреча с бывшей школьницей, пьяные ухаживания за свидетельницей на свадьбе Игоря Тимофеева – ни в какое сравнение не могли идти с тем, на что он неожиданно для себя нарвался. Какое уж тут удовольствие? Вывалился он от неё в четвёртом часу ночи как вывернутый наизнанку и основательно вытряхнутый мешок. И даже дал себе слово, что больше это никогда не повторится.
Потихоньку отпер дверь и, не включая света, хотел уже раздеться и лечь, когда обратил внимание на отдёрнутые от окна штору и тюль и, включив в кухне свет, сначала увидел прислонённую к письменному столу тяжелую зимнюю раму и только потом – что на диване жены-то нет, на вешалке – её зимнего пальто и меховой шапки, на полу – сапог.
«В окно вылезла!»
У него даже руки мелко задрожали.
Он