Туман стал опадать и садиться на землю каплями росы, и можно было различать серые силуэты домов, что древними стенами выступили из сырой пелены веков. Ты вздрагивал от внезапного удара в окно корявой ветки придорожного дерева, что сказочным великаном неожиданно вышло из пустоты туманного мира. Ты различал в высоте дырявый халат проходящей мглы, наскоро наброшенный на голое тело просыпающегося неба, чтобы сокрыть его от нескромного взора человека.
Своим взором обратился к старику, и мой чудесный рассказчик вынул лазуритовые чётки, и от них заструилась тёплая синь свободного чистого небосвода, по которому горячей лепёшкой катилось свежеиспечённое солнце. Стало светло и спокойно. Усталый свет салона, до этого тщётно пытавшийся пробить пелену утреннего тумана, казалось, облегчённо вздохнул и тихо скончался в этих мягких и нежных потоках. Он скользнул к нашим ногам лодочкой лепестка отцветшего электрического света и исчез.
Тренькнул электрический сигнал, лёгкая дрожь пробежала по металлическим членам троллейбуса, и машина двинулась дальше, а я снова прилип к окну.
Клочья тумана, сворачиваясь недовольной гусеницей, которую ткнули жгучей иглой солнечного луча, припадали к земле, таяли на ней и обнажали город. Город зябко стоял в сырости слежавшихся листьев. И мнилось, что именно они виновны в рождении недавнего тумана, который вышел из опавших дней, явлений и событий.
Рядом вежливо прокашлялись, явно напоминая о себе, и я оторвался от окна. Белобородое лицо благородной старости удивительного пассажира пролилось на меня звенящим ключом солнечного света, покорило всё моё физическое и духовное существо, и я снова оказался во власти очарования прекрасного сердца, умытого росой нестареющих глаз.
Старик сказал мне тихо и мягко. Вернее, пропел свою просьбу плавным и гибким созвучием речи и движением мысли. Это воплотилось в словах и устремилось от сердца к сердцу:
«Позволь мне, о благодарный слушатель, во имя Аллаха и всего сущего на этой земле – великой, как Вселенная, и малой, как атом, – продолжить свою историю. Она написана не столько иглами в уголках внимательных глаз, сколько светлой рукой на белых страницах души, не тронутых растленными пороками пёстрого мира. Она служит не только назиданием, но и примером большой искренней и открытой бескорыстной любви. И, как сказал один мудрец – да укрепит Аллах сподвижников его и увеличит мощь его достойных потомков и осенит их на веки веков сенью царства и могущества своего, а всё живое озарит справедливостью и милостью своей, – „если мир – во мне, а я – в мире, то вместе – истина!“»
Сказал это удивительный старик, сотканный из тумана, солнечного света и небесной синевы, и слова его с новой силой зазвучали в моей душе. Так водяной поток, на миг застывший над пропастью, очертя головой падает вниз, разбивается в брызги об острые зубы скал, собирается внизу в новый поток и слагает новый гимн