А еще, где пропадают люди, – услужливо подсказал внутренний голос.
– Черт, – выругался Стас почти беззвучно – посиневшие губы едва шевелились.
Он уже не чувствовал ног. Правая рука еще кое-как держала обрезиненную рукоять топорика, но сумей Стас разжать пальцы, он уже не смог бы вновь сжать их в кулак. Волосы на исцарапанном лбу смерзлись в сосульки, кожа покрылась ледяной коростой. Он дрожал. Трясся.
Замерзал.
Силы покинули его, как только он осознал, что все это время шел в неверном направлении.
Что делать?
На что теперь надеяться?
Разве только на то, что снег прекратится так же внезапно, как и начался. Что лето вернется.
А если нет?
Тогда ты замерзнешь, – равнодушно сказал он себе. – Скорчишься на снегу, и пурга будет заметать тебя, швырять горстями ледяную картечь, пока не нанесет снежный могильный холмик. Вот тогда она и уляжется.
– Нет! – вслух сказал Стас. – Не время сдаваться!
Он осторожно двинулся вперед, внимательно вглядываясь в серую мглу. Он высматривал подходящее дерево. Из тумана высовывались корявые сучья, тянулись к нему. Кривые стволы тенями проглядывали сквозь беснующуюся муть. Хрустел под ногами валежник, засыпанный снегом.
Стас искал березу и ель.
Он сделал несколько шагов и попал в колючие объятия лапника. Пахнуло хвоей и смолой. Он, не отходя далеко, обошел елку по кругу и наткнулся на березовый ствол, сухой, уже подгнивающий, с отстающими полотнищами бересты. То, что надо!
Стас положил гитару на снег, с трудом разжал кулак, выронил топорик. Сунул задеревеневшие руки под ремень джинсов, в промежность, сдавил меж бедер, отогревая. Пальцы заныли, отходя, но Стас терпел боль, пританцовывая на месте и ругаясь сквозь стиснутые зубы.
Вскоре пальцы вновь стали гнуться.
Он поднес отогревшиеся ладони к лицу, дыхнул на них. Поднял топорик и, орудуя углом лезвия, стал торопливо отдирать легко отслаивающуюся бересту. Через несколько минут пальцы опять заледенели, и Стас был вынужден остановиться, вновь сунуть руки под одежду.
Ободрав почти весь ствол, он притоптал снег вокруг, сложил бересту кучкой под мертвым деревом, несколько кусков отбросил в сторону – на тот случай, если с первого раза костер развести не получится. И, словно слепец выставив перед собой руку с топором, направился в сторону ели, смутно проглядывающей сквозь мглу.
Он остервенело рубил колючий лапник и даже немного согрелся, работая. Каждый удар отзывался болью в онемевших пальцах. Снег падал на капюшон, сыпался за шиворот. Колючие ветки царапали руки и лицо, но он не обращал на это внимания.
Увлекшись работой, он забыл, в какой стороне лежит груда бересты и потом долго искал ободранный березовый ствол, бродил вокруг, боясь уходить далеко, вновь коченея и потихоньку начиная паниковать. Потом вдруг запнулся