Несправедливый конец сказочного сна так разозлил маленькую Нику, что она выплеснула всю свою злость на виновницу бегства красной девицы и добра молодца. И Чернявка вдруг испарилась так же быстро, как и Шамаханская царица в сказке о золотом петушке. К удивлению Ники, вместе с Чернявкой исчезла и тяжесть в груди!
«Так вот, оказывается, когда я впервые ощутила необъяснимую легкость во всем теле! – удивилась Ника, лежа в луже темнеющей на глазах крови. – А я-то думала, что первый раз это случилось, когда мама возила меня в санаторий!»
Тогда к ним привязался какой-то кавказец по имени Гоги и не давал маме прохода. Чтобы не встречаться с назойливым поклонником, они искали другие пути к морю. Новые маршруты были длиннее прямого спуска, и маленькая Ника приходила на пляж выжатая как лимон. Раньше она подпрыгивала от нетерпения и рвалась в море еще до того, как мама успевала расстелить покрывало. Теперь же, не дожидаясь подстилки, она плюхалась на гальку и долго сидела, как налетавшаяся за день чайка, с тоской глядя на зовущие барашки волн.
Несмотря на их с мамой старания, спрятаться от назойливого аборигена было невозможно.
– Ну что, красавица, идешь со мной в ресторан? – заводил он одну и ту же песню, каждый раз появляясь на их пути.
И вот однажды выдохшаяся от долгого перехода Ника не выдержала. Увидев в очередной раз Гоги, она отпустила мамину руку и, пыхтя как паровоз, двинулась на него. Набросившись на опешившего мужчину, девочка принялась дубасить маленькими кулачками по его надутому животу и приговаривать:
– Отстань от нас, дядька, у нас в Ленинграде есть папа и сестричка, ты нам вовсе не нужен!
После этого Нику как подменили. На щеках появился румянец, вернулся аппетит, и до конца санаторного лечения она летала как на крыльях.
Совсем другое настроение было у Гоги. В тот вечер он не пошел на охоту за жадными до курортных романов девицами. В расстроенных чувствах он плелся домой по знакомой горной тропинке. Из головы не шла противная девчонка, которая все время путалась под ногами и мешала охмурять ленинградскую красавицу. Ему даже показалось, что в клубах висевшего над ущельем тумана сверкнули ее рассерженные глаза.
– Оставь свою мамашу себе! – зло отмахнулся он от парившего в воздухе видения.
И тут, себе на беду, он заметил, что девочка вовсе не парит над пропастью, а сидит на руках у грациозной длинноволосой брюнетки. Стройная фигура женщины теперь отчетливо проступала сквозь вечерний туман. На ее тонкой благородной шее красовались изумительной красоты янтарные бусы. Злость у Гоги как рукой сняло. В его масленых глазках загорелся похотливый огонек.
– Девушка, ты так прекрасна! Зачем ты такая хмурая?! Пойдем ко мне, я тебя развеселю! Выпьем вина, послушаем музыку, потанцуем! Позабудешь грусть-печаль!
Горячие слова Гоги, похоже, подействовали на женщину. Она поставила девочку на землю, и та, весело припрыгивая, убежала вниз по тропинке. Томный взгляд черноволосой красавицы манил к себе. На душе у местного