Когда Чан Мин закончил, на мгновение повисла тишина. Я слышала только потрескивание пламени и шум леса за спиной. От огня шел жар, а спину холодил прохладный ночной ветер. Он заставил меня поежиться, или это был рассказ Чан Мина? Я не знала этого. Одно было точно: в тот вечер мои эмоции были ярче, чем когда бы то ни было до сих пор.
Наконец молчание кто-то прервал, и все начали бурно обсуждать историю, то и дело вставляя любимое «Айгу!» и еще десяток сленговых словечек, значения которых я не знала. Я молчала, потерявшись взглядом среди танца языков пламени. Говорят, созерцание огня успокаивает. Это не так. Наоборот, в тот вечер оно распаляло внутри меня послевкусие страха, пробуждая какое-то смутное предчувствие. Тревожное и горячее.
История Чан Мина была единогласно признана лучшей, и никто не решился рассказать другую, претендуя на то, что она окажется страшнее. Начались танцы.
Похоже, так здесь проходил каждый вечер. Пощекотав нервы страшилками, корейцы хотели расслабиться, и тут на помощь приходили любимые айдол-группы. Одна за другой потянулась вереница уже успевших набить оскомину хитов: «Шайни», «Би Ти Эс», «Экзо», «Герлз Дженерейшен»…
Моя сестра обожает «Би Ти Эс». Когда зазвучало знакомое «Ты не можешь заставить меня не любить себя», она присоединилась к остальным девчонкам и начала танцевать. Трое парней, чьих имен я не запомнила, тоже отплясывали на площадке рядом с костром. Чан Мин и Тэк Бом куда-то испарились. Сидели только я и… Ю Джон. Он смотрел на меня. Снова как тогда, на уроке корейского. Дышать вдруг стало тяжело, как будто вместо воздуха я вдохнула жар разделявшего нас костра. О нет! Нет-нет, только не это! Я вскочила с места и, влившись в толпу танцующих, спряталась от его взгляда за стеной из двигающихся тел.
Потеряв Ю Джона из вида, я расслабилась. Танец захватил меня. А потом стало очень смешно. Смех распирал изнутри, щекотал горло. Все вокруг улыбались друг другу, а я заливалась хохотом, едва не сгибаясь пополам. В груди заболело, но я продолжала смеяться. Из меня выходило все напряжение этого безумно длинного дня. Я дышала прерывисто,