Страшно тебе должно быть но не боишься, сказал он.
Это мне-то страшно должно быть, спросил кареглазый.
Тебе а кому еще, кивнул горбоносый.
Это почему еще мне страшно должно быть?
Ты себя почему-то виноватым не чувствуешь.
За то что женщину застрелил, спросил кареглазый.
За то что женщину застрелил, подтвердил горбоносый.
Я ее не хотел убивать я ее даже не видел, запротестовал тот.
Но ты все-таки убил ее.
А здесь еще неизвестно дядя кто ее убил может статься что она под твоей пулей легла, пробормотал кареглазый.
Не под моей пулей нет, покачал головой горбоносый.
Или под пулей длиннолицего он стрелял как полоумный.
Горбоносый безразлично глядел на кареглазого, в тебе нет подлинного сострадания и ты не знаешь как от него зажечь себя ты не из-за женщины убиваешься а из-за себя от любви и сострадания таким огнем не горишь каким от похоти и корысти загораешься. Они ведут тебя за руку как блудного сына. Их силы повели тебя в гору этот камень толкать но он там долго не продержался и уже катится к тебе обратно. Ты и за индейца вступился только потому что не хотел стать свидетелем чего-то в чем тебе не хотелось участвовать.
Кареглазый сплюнул.
Это случайность была, сказал он, случайность слышал это сам господь бог решил ей там умереть а мне ее застрелить думаешь я убил бы женщину не убил бы. Вернул бы все назад будь это в моей власти но не в моей. И нечего глазеть на меня – любой из вас мог оказаться на моем месте. Тут нечего говорить я свою жизнь защищал как и вы оба что было то прошло. И мне оправдываться не в чем вот и конец истории.
Он сплюнул и напялил второй сапог, поднялся, застегнул ремешки на чаппарахас, поднял отцовскую винтовку и остался стоять, наблюдая за отсвечивающим течением воды.
Не хотел я этого слышишь, руки у него тряслись, и он сжал винтовку, будь моя воля я бы воспротивился всему этому.
Пустой взгляд горбоносого совершенно ничего не выражал.
Что теперь мне делать, спросил кареглазый.
А что делать тебе теперь, спросил горбоносый.
Боже мой, у него по лицу струился пот, я ведь ее убил.
Да это случилось.
Я ведь знаю что это был я знаешь почему потому что вижу ее лицо как только зажмуриваюсь, он закрыл глаза, стиснул винтовку и затрясся, весь блестящий от пота, я вижу ее лицо оно будто отлито из куска моей оторванной души и живет во мне. Я так собственную мать и отца не помню, как это лицо. Я понимаю что убил ее как только закрываю глаза это лицо как солнце днем и как луна ночью. Оно ведь никуда не исчезнет и мне придется жить с этим чувством до конца дней моих.
Боюсь что никуда не исчезнет, сказал горбоносый.
И что теперь, спросил кареглазый, как мне быть.
Прими ее в сердце и сделай опять частью себя вот и вы вознесетесь вместе когда придет время для царствия ты и она, просто ответил горбоносый, сидя со скрещенными ногами.
Боже, пробормотал кареглазый, боже мой.
Руки у тех только опускаются кому даяние в тягость, сказал горбоносый,