– Ты врёшь! Ты всё врёшь! Ты нарочно… Ты виноват!
– Наташенька…
Дочь вскочила, подбежала к нему и заколотила по груди костистыми кулачками:
– Сволочь! Гадина! Ты убил её! Мерзавец!
Дронов опешил.
– Её сбила машина…
– Убийца! Убийца! Убийца!
Силы покинули больную, она опустилась на колени и тяжело задышала. Голос стал хриплым.
– Ненавижу тебя… Проклинаю…
Сергей сам не заметил, когда из его глаз хлынули слёзы. Он всхлипывал, обнимал дочь и причитал:
– Прости меня, Наташенька, прости. Умоляю тебя!
Дочь высвободилась из его объятий. Синие глаза метнули молнии.
– Я никогда не прощу тебя! Никогда!
А потом её тело выгнулось дугой, рот свело судорогой, и она забилась на полу, как вытащенная на берег рыба.
Сергей с ужасом смотрел на неё, затем опомнился, выскочил из палаты и завопил:
– Врача! Скорее!
– Что случилось? – дежурная медсестра недовольно нахмурилась.
– Что ты сидишь, дура! Врача быстрее! Заведующему звони!
– У Вардана Оганесовича сегодня выходной!
– Быстрее, сука! Кого-нибудь!
Дронов метался по коридору, кричал, матерился. Прибежавший охранник что-то втолковывал ему, предлагал успокоиться, потом куда-то тащил. Сергей вырывался, перемежал матерную брань всхлипываниями, и обречённо замолчал, лишь когда в палату к Наташе быстрым шагом вошёл врач, следом семенила медсестра, неся в металлическом лотке шприц.
Ожидание показалось вечностью. Наконец палатная дверь открылась. Врач выглядел усталым и раздражённым.
– Хочу напомнить вам, Сергей Анатольевич, что вы находитесь в отделении для терминальных больных. Им нужен покой. Вы своими криками взбаламутили всех. Нельзя так себя вести. Вы всё же мужчина, а не истеричная дама.
– Простите, – промямлил Дронов. Он никак не мог вспомнить имя-отчество доктора. – Я испугался. У Наташи был приступ, и я подумал…
– А что вы, собственно, хотели? Я уже говорил вашей супруге, что болезнь прогрессирует и нужно готовиться.
– Готовиться к чему?
– Больная угасает. Я не знаю, сколько ей осталось. Но вы должны быть готовы. Криками здесь не поможешь. Потому попрошу вас на будущее сдерживать эмоции. Всего хорошего, – врач круто развернулся и быстрым шагом пошёл прочь.
Дронов почувствовал, как ослабели ноги. Увидел в конце коридора узкий топчан и поплёлся к нему. Не сел, а упал. Тяжело перевёл дух. «Как всё глупо вышло. Действительно, орал как базарная баба, а Наташа… Зачем она сказала, что никогда не простит? Неужели она умрёт и будет считать его мерзавцем? Как после этого жить? Или порвать этот клубок горестей одним махом? Самому уйти в вечность? Раз – и всё! Никаких мыслей, переживаний, терзаний».
Он верит, что выносит приговор,
и при немом свидетельстве