– Ну не знаешь и не знаешь. Ты прости меня, Андрей Иванович, устал я что-то.
Устал? Да не сказать, что так уж и сильно. Болезнь отступила, здоровый сон, обильное питание, настойки эти, чтоб им вместе с медикусом… Все это вполне благотворно сказывалось на его самочувствии, а потому отдых побоку. Дел невпроворот. Бежать нужно из Москвы. Бежать как можно быстрее, пока опять не взяли в оборот.
– Василий, а где Иван? Что-то я его уж дня три как не дозовусь, – едва только денщик появился в спальне, поинтересовался Петр.
– Так известно где. Бражничает да куражится. Сказывают, опять к Никите Юрьевичу Трубецкому наведывался со товарищи. Пока ты плох был, Петр Алексеевич, так вроде попритих Иван-то, а как полегчало тебе, так снова за старое принялся.
В груди что-то екнуло. Что-то знакомое и радостное. Эх, сейчас бы покуражиться, заздравный кубок поднять, девку какую приласкать, выкурить трубку доброго табаку – на охоту. Вот именно так, все и сразу. Но радостное возбуждение как появилось, так и опало, блеск в глазах сменился задумчивостью.
Ох, Ванька, Ванька, ума в тебе ни на грош. То ли дурости полна головушка, то ли не знаешь, к какому берегу пристать, и от родни хоронишься, и сюда носу не кажешь. Все же верно решил, нечего тебе делать в тайном совете. Оно, может, императору лично и предан, да только одной преданности мало. Нужно еще и делами заниматься, а ему за увеселениями да бражничаньем некогда голову поднять и осмотреться. Может, гнать его? Нет. Нельзя. Не на кого опереться. И потом, хотя бы одного Долгорукова потребно при себе держать, все родне лишняя надежда, что не все так худо.
Странно, и откуда мысли-то такие? Петр постарался присмотреться к себе самому и хоть что-нибудь понять. Раньше все было ясно и понятно, люди делились на тех, кто с ним в забавах, и тех, кто хотел его от тех забав оторвать. К последним относились Остерман и Долгоруковы, и веяло от них скукой несусветной. Особняком была только Лиза.
Сейчас же он отчего-то людей стал перебирать, как плоды, выискивая те, что паршой побиты или с гнильцой. И таких, у кого не было изъяна, он больше не видел. У каждого что-то да было. И потом, смотрит на человека и оценивает его всячески, присматривается, словно понять хочет – а будет ли от того польза?
– Вот, значит, как, – задумчиво произнес Петр, глядя на своего денщика. – Василий, а сыщи-ка ты мне обоих. И Ивана, и Никиту.
Не сказать, что распоряжение Петра не удивило Василия. Тот даже как-то подозрительно взглянул на императора. Видать, знает, что и сам Петр бывал в увеселительных наездах в дом генерал-майора и