Медикус, зар-раза! Да что же у тебя все настойки такие противные на вкус?! Словно дерьма туда намешали. Однако, несмотря на отвращение, Петр выпил все, стоически перенося неприятные ощущения. А потом пришел сон. Медикус говорит, что это для больного сейчас первейшее лекарство. Может, так, а может, и нет, да только сон для юного императора был единственным спасением от тяжких дум.
Ему опять приснилась сестрица Наталия. Снова они были веселы и беспечны. Говорили много, обо всем и ни о чем. Петру и не нужен был ее совет, только бы слышать ее голос да звонкий смех. Такой звонкий, что вешние ручьи позавидуют.
Опять видел этого загадочного Сергея Ивановича. Сестрица, глядя на него, потупилась и горько вздохнула. Было видно, что он хотел заговорить, но потом только тепло улыбнулся, махнул рукой и истаял. Наверное, опять решил не мешать встрече двух родных сердец. Виноватым он себя чувствует, что ли? А в чем вина-то, коли Петр его раньше и не знал вовсе?
В указанный день, как и обещался, Петр допустил к себе Екатерину Долгорукову. Сделал это, только чтобы сдержать свое слово, и тем не менее встретил ее тепло. Тому виной Василий, ставший личным денщиком императора, для чего был занесен в списки Преображенского полка, сверх штата, с положенным жалованьем. По его словам, девушка чуть ли не дни напролет проводила в церкви, вымаливая государю выздоровление. Причем делала это по велению сердца, а не по воле родителя. Этим своим поведением она заслужила любовь и одобрение черни, неизменно провожавшей ее возок крестными знамениями.
Ну и как не быть к ней ласковым? Ясное дело, она стояла в подвенечном платье перед постелью умирающего Петра и умоляла его жениться на ней, а потом на пару с Ванькой просила подписать тот самый злосчастный тестамент. Да только тогда она под дудку отцовскую да дядьев плясала, а вот в церковь своей волей пошла. Может, и винилась перед Господом за содеянное.
Проводив девушку, Петр затребовал к себе Остермана. То особого подозрения не вызовет. Всем ведомо, что император души не чает в своем наставнике, хотя и не часто его слушает. Однако на этот раз, без посторонних ушей, все было по-иному.
– Андрей Иванович, как думаешь, долго ли мне осталось?
– О чем ты, Петр Алексеевич? Медикус утверждает, что болезнь отступила окончательно. Еще несколько дней, и ты будешь абсолютно здоров.
– Не о том я. Хворь, волею Господа, покидает мое тело, но, боюсь, теперь приходит пора воздаяния за мою глупость младую. Увлекся я охотой и праздностью, не слушал тебя, а тем временем Долгоруковы все под себя подмяли. Любезничаю с Алексеем Григорьевичем, а ведь чуть не за главного врага его почитаю.
– Но он сказывает