– Да, о вокале я судить не смею.
– А балет за сколько секунд узнаёте?
Я обнаглел:
– За десять.
– Допустим. После «Хованщины» я во всё поверю. Вам нравится «Весна священная»?
– Музыка великолепная. Но Стравинский считал фокинскую хореографию вялой. Я с композитором согласен.
– Игорь Фёдорович и сам не без греха.
– Конечно. Там такие ритмические согласования, что только ноги ломать. Похоже, что Фокин слишком заботился о профилактике травматизма.
– Вот как? Не все это скажут.
И заключил:
– Можно бы ещё проверить, да ладно. Хватит «Хованщины» и «Весны». Как вас зовут?
– Петр Петрович.
– Где вы работаете?
– В МГУ.
Я начинал расслабляться и попросил позволения закурить.
– Да, конечно, курите. У нас здесь французский квартал. Не подумайте плохого. В Соединённых Штатах запрещено распивать алкоголь в общественных местах. Даже пиво. Штрафуют немилосердно. Но французский квартал Нью-Орлеана – единственное место в Америке, где это разрешено. У нас здесь с Ниной французский квартал в смысле курева.
И обратился к Нине Дмитриевне:
– Надо придумать Петру Петровичу прикрытие для брони. А то всякие там проверки, опять же шаманы с шаманшами подступят…
– Бог с вами, какие шаманы? Не слушайте его, Петр Петрович.
Тут я внёс издевательское предложение:
– Давайте назовём это бронью парткома МГУ.
Нина Дмитриевна повела чётко прочерченной бровью, улыбнулась и одобрила прикрытие:
– Да, это звучит. Я запишу у себя в заветную тетрадь и скажу Бляхману.
Ручка для записей в этой тетради была волшебной палочкой для доступа в театр, а Бляхман – всесильным заведующим кассами Большого, которые тогда располагались рядом с входом в Детский театр.
Уже известная Нина Дмитриевна, уходя на пенсию, завещала меня Раисе Никитичне, а та – дальше, всё в том же качестве законного партийного представителя. Как мне стало ясно позднее, хорошим тоном считалось являться в четырнадцатый подъезд с букетом цветов. Но не для солисток, а для обитательниц директорского секретариата. Этой установки я твёрдо придерживался до отъезда в Испанию. Не знаю, как там без танцевальных изысков обходился обездоленный партком МГУ, но мне с тех пор отказа в билетах не было. Даже в директорскую ложу. Даже на торжественные даты Улановой и Плисецкой. Помню, как во время январского юбилея Уланова сидела в ложе бенуара под кустом цветущей сирени, который только что доставили авиарейсом из южных широт.
Продолжим, однако, о балете. В феврале 1984 года умер генсек Андропов. Не из полоумных, как его предшественник Брежнев, но и не из умных, поскольку серьёзно считал всех с ним несогласных душевнобольными. Широко известно главное времяпрепровождение Андропова