Ну как же себя не обожать?!. Петр Мельников

раз с ней сталкивался, и даже горжусь тем, что нахамил, назвав её топорной балериной. Боже, как злобно она визжала, какими лубянскими карами только не угрожала, но это уже другой разговор. Однажды Майя Михайловна Плисецкая простенько и надолго ославила Головкину: «Пируэты и шене она крутила криво, но, как Пизанская башня, не падала». Технически говоря, для этого надо обладать большим мастерством: вращаться под углом не только неэлегантно, но куда сложнее, чем в требуемом вертикальном положении. Патологический момент вращения. Были и другие высказывания в кулуарах: «Из Головкиной балерина, как из собачьего хвоста – сито». В тот момент эта Пизанская башня, слава богу, прошлёпала к своим соболям. Тогда мы ещё не имели несчастья быть знакомыми.

      Тем временем я по той же лестнице поднялся наверх в помещение директорской аванложи, обставленной антикварной мебелью, с тёмно-красным штофом по стенам. Надеюсь, что этот импозантный интерьер после капитального ремонта они восстановили. Между тем, искомая Нина Дмитриевна, секретарь директора, курила и беседовала с каким-то важным господином. Мне предложили присесть и я всё выложил насчет потребности снова приобщиться к спектаклям Большого. Говорил много, проникновенно и сбивчиво. Даже поймал себя на выраженном маниакальном поведении. Но, как оказалось, для вящей убедительности такая манера держаться как раз оказалось к месту. Большой театр – тоже театр. А в театрах обычай обняться, поцеловаться, поговорить, потараторить, словом, «красивой пустошью плодиться в разговорах». Поток лишних, ханжеских слов успешно заменяет искренность. Не зря сбор труппы осенью называют Иудиным днём. «Ах, дорогая» – в лицо и с поцелуем. «Чтоб ты сдохла» – про себя. Но это мимоходом.

      Человек (который, как я потом выяснил, был худруком оперы) быстро заключил мой дискурс:

      – Видите ли, сюда являются и начинают с рассказов про любовь к музыке. Её нужно чем-то подтвердить. Что вам больше нравится, опера или балет?

      – Балет.

      – Значит, не жалуете оперу?

      Я стал извиваться ужом:

      – Ну, не то, чтобы не жалую. Отношусь к ней прохладнее.

      – Уже неплохо. Нина, как нам проверить хореографические познания балетомана?

      Нина сбросила пепел в пасть фарфоровой лягушки, которая служила пепельницей, и повела себя скромно:

      – Это уж вам виднее. Моё дело – препровождать гостей в ложу и гасить склоки.

      – Не только. Ещё распределять бронь.

      – Тоже правда. Но решать-то вам.

      – Не скромничай. Решает тот, кто предлагает решения. Давай устроим любителю экзамен.

      Мне стало худо. Никаких музыкальных познаний у меня нет. Моё дело – смотреть и слушать, как у Нины Дмитриевны – распределять билеты и держать улыбку при появлении именитых посетителей.

      Из этого состояния меня вывел вопрос новоявленного экзаменатора:

      – Согласны?

      Куда мне было деться?

      – Что делать? Согласен.

      – Тогда так. Я