Вопрос прозвучал глупо, однако Фейли, подумав, мотнул головой.
– Плохи дела, – потер подбородок Хейзит. – Если не болит, значит, уже немеет. Все от наконечника. Трудно ожидать от этих дикарей, чтобы они кипятили каждую стрелу, прежде чем выпустить ее в нас.
К ним подошел явно посвежевший после импровизированной трапезы Фокдан. Сразу почувствовав неладное, покосился на торчащий из щиколотки кусок стрелы и перевел взгляд на Хейзита.
– Заражение?
– Боюсь, что похоже на то. Есть, правда, надежда, что жар через некоторое время спадет, но я не знаю, что придется делать с ногой, если мы опоздаем.
– Да знаешь ты все, – подал голос Фейли, продолжавший лежать с закрытыми глазами. – Чикнуть топориком – и вся недолга.
– Если тебя эта мысль не смущает, – заметил Фокдан, усаживаясь, – давай свистну того сумасшедшего всадника, он тебе с удовольствием обе укоротит. – И, посерьезнев, продолжал, обращаясь к Хейзиту: – Что ты предлагаешь?
– Вынимать надо, – коротко ответил тот. – Вынимать и прижигать. Других средств я не знаю.
В душе Хейзит удивлялся тому, что оказался самым разбирающимся в подобных вещах. Отправляясь на заставу, он наивно предполагал, что несущие там службу эльгяр лучше любого лекаря умеют залечивать раны и делать все необходимые операции. А тут выходило, что ему все придется брать в свои малоопытные руки.
Скоро вернулся Мадлох. Выяснилось, что он пожалел зубы, не отличавшиеся крепостью, и занялся поиском и поеданием ягод, в чем весьма преуспел, хотя теперь, придя в себя после приступа жадности, пожалел о том, что не внял голосу рассудка: по размышлении некоторые из ягод показались ему несъедобными. Оставалось разве что ждать неминуемых последствий. Тем не менее, он, пусть и не с готовностью, согласился на просьбу Хейзита побродить еще некоторое время по округе и подыскать побольше стеблей травы, образец которой был ему не только продемонстрирован, но и вверен для сличения.
– Помогает забыться, если будет больно, – пояснил Хейзит.
– А может быть и не больно? – недоверчиво заметил Мадлох, косясь на лезвие ножа, которое раскалял над маленьким костерком Фокдан.
Мать называла эту траву вербена. Из вербены обычно приготавливался густой отвар, приводивший пациентов в настолько слабое и сонливое состояние, что они на время буквально теряли сознание и приходили в себя уже тогда, когда операция была позади. Вербена встречалась в лесу в довольно больших количествах, и Хейзит не сомневался в том,