– Кира, я ходила сейчас по торговым залам, видела много семей с детьми. Я смотрела на них и думала: «Неужели ради этого я должна уйти от него?». Я не чувствую, что этот кудрявый малыш, – я ткнула пальцем в ребенка за соседним столом, – стоит того, чтобы разрывать отношения, которые мне были так дороги. Это ужасно!
– Ну почему ужасно? Может, ты не хочешь ребенка… Пока. Это твое право. Страшно рожать, потому что надо. Ну и надо ли? Что ты сможешь дать ребенку, который зачат по необходимости.
– Номер психотерапевта через 18 лет. Ему он понадобится, очевидно, – я вытерла слезы.
Кира засмеялась.
– Знаешь, это здорово, что у тебя есть чувство сожаления. Ты плачешь, тебе грустно. Ты живая. Когда уезжает муж, я не чувствую ничего. Хотя нет, я чувствую облегчение. Меня спрашивают: «Как тебе спится одной?» Нормально, нормально мне спится! Очень даже хорошо. Я устала притворяться, устала соответствовать его ожиданиям. Устала от того, что не могу быть собой. Что я такая, какая есть, заставляю его вспыхивать и критиковать даже за несколько тысяч километров.
– Александр, мой психотерапевт, – улыбнулась я, – другого мнения. Ты не можешь заставить кого-то вспыхивать. Ты не ответственна за чужие чувства. Аркадий сам хочет и вспыхивает, не принимает это в себе и обвиняет тебя.
– Что еще говорил привлекательный Александр, похожий на Джона Сноу? – она улыбнулась.
Я подробно пересказала последнюю сессию с психотерапевтом. В конце встречи Александр спросил:
– Почему, когда вы начали делиться чувствами, сразу выскочили оттуда? Что там такого, что вы не можете мне рассказать?
Я задумалась.
– У меня родился образ: на теле отвратительный рваный шрам, и я скрываю его. Мне стыдно показать. Кажется, если кто-нибудь увидит его, то скажет: «Фу-у-у…» Или, что еще хуже, он промолчит, но на лице проскользнет ужас, и я его замечу…
Психотерапевт кивнул. Я продолжала описывать:
– Это, знаете, как познакомиться с мужчиной в баре, чувствовать себя весь вечер привлекательной и интересной, а потом подняться с ним в номер, снять платье и увидеть гримасу ужаса на его лице. Но потом, из жалости, он все-таки закончит то, зачем мы поднялись. Уйдет и более никогда не позвонит. И я буду знать, что причина этому – мой ужасный шрам.
Терапевт спросил:
– Что вы сами чувствуете, когда видите этот воображаемый шрам?
Я быстро ответила:
– Сожаление. Мне жаль, что он есть.
– Хорошо, а какими словами вы себя жалеете?
Я задумалась… И поняла, что не жалею себя. Я смотрю на этот шрам, и он отвратителен. Я ненавижу его, он ужасен, он уродует меня и заставляет мужчин отворачиваться.
Александр заметил:
– Скорее всего, вы просто сами не верите, что вас можно любить с этим шрамом.