Киргизы спешно выстроили пленников в ряд, который возглавил Гурьян, как самый рослый и сильный, чтобы привлечь покупателей. Рядом с ним по левую руку поставили казачку Матрену Бабкову. Женщина была стройной и очень красивой, но… Она была беременна, и киргизы не мечтали взять за нее хорошую цену. Прежде чем выставить женщину на продажу, они раздели ее донага. С остальными пленницами поступили так же. Мужчин обнажили лишь до пояса.
Мощное тело Гурьяна мгновенно привлекло к себе покупателей. В основном это были жители Хивы – белые привидения с грязно-желтыми лицами. Они обступили казака и жавшуюся к нему Матрену, испуская резкие восклицания и бросая враждебные взгляды друг на друга.
Видя проявляемый к их «товару» интерес, киргизы стали добрее, и возглавлявший их мурза принялся расхваливать достоинства казака и Матрены Бабковой, представляя их мужем и женою. Их обман проверить, естественно, никто не мог, а на Хивинском невольничьем рынке дорого давали за здоровую русскую семью.
Да, в Хиве многие хотели купить семейную пару рабов-славян, потому что семейные редко решались на побег, особенно если пару отягощали дети. Одну казачку продать было бы трудно, а вот в паре с огромным Гурьяном…
Решительно растолкав толпу, возле казака остановился молодой мужчина, одетый в желтые шелковые шаровары, с кинжалом у пояса и желтым тюрбаном на голове. Он посмотрел на вытянувшиеся лица хивинцев с глубочайшим презрением. Не тратя времени на торги, швырнул на землю туго набитый кошель и кивнул в сторону Гурьяна и Матрены.
Киргизы быстро освободили купленных пленников от веревок и передали мускулистым усатым воинам, стоявшим все это время со скрещенными на груди руками позади сделавшего свой выбор вельможи. Как бы то ни было, но казак обрадовался, что его увели с торгов, потому как посрамления на рынке он получил сполна.
Возле великолепного дворца им приказали остановиться. Вышедший из ворот старик тщательно осмотрел купленную пару: нет ли переломов, вывихов, порока какого или болезни. Затем повел их мимо дворца какими-то площадями и торговыми улицами, где местные жители забрасывали пленников грязью, сухими комьями глины, камнями. Но вскоре их ввели в какие-то ворота, которые сразу же захлопнулись, как только Гурьян и Матрена миновали арку.
Приказав им остановиться, старик куда-то исчез, оставив в тесном дворике лишь двух воинов свирепого вида. Отсутствовал он долго. Казак почувствовал обессиливающую дрожь в коленях и присел на землю. Матрена, подогнув ноги, села напротив. Несчастья, обрушившиеся на этих людей, невольно сблизили их. Женщина закрыла лицо руками и горько зарыдала:
– Хосподи, стыд-то какой. Што ж я руки-то на себя не наложила?
На лице ее отражалась сильная душевная мука, глаза потускнели от слез, веки были красны. Гурьян почувствовал, что в его застывшем сердце что-то дрогнуло – то ли от злорадства, то ли от сострадания. Легким покашливанием он прочистил горло и сказал мягко, почти робко:
– Пошто