– Я подвернулась под руку, – пальцы затряслись, пепел испачкал подол плаща, – меня надо было утешить. На войне люди сходились мимолетно, но те времена прошли. После встречи с Джо я обещала больше не ошибаться, но опять оступилась, – Анна уверяла себя, что ничего не случится.
– Я давно не в том возрасте, – она оставила пустую чашку на столе, – и он не может меня полюбить. Мне скоро пятьдесят, а он совсем не похож на шестидесятилетнего, – Анне стало неловко.
– Надо уходить, но я оставлю записку, – стойка портье пустовала. Отыскав ручку и бумагу, Анна набросала несколько слов. Свернутый лист лег в ячейку с номером «18».
Счастливый номер, – поняла Анна, – по гематрии он означает жизнь. Лиора выздоровеет, но больше мне надеяться не на что. Продолжения не случится, я ему не нужна и никогда не понадоблюсь… – колокольчик на двери пансиона звякнул. Анна попыталась справиться со слезами. Раскрыв зонтик, она побрела к вокзалу Миди.
Замигал зеленый огонек радио, диктор мягко сказал:
– В Брюсселе пять часов вечера. Передаем программу классической музыки. Прослушайте архивную запись. Играет маэстро Генрик Авербах в сопровождении израильского филармонического оркестра, дирижирует Леонард Бернстайн, – Гольдберг узнал музыку.
– Лада всегда слушала этот концерт, – он размял сигарету, – Аннет тоже его любит. И я люблю, пусть я и не разбираюсь в искусстве, – ординаторская пустовала.
– Курить здесь все равно нельзя, – посетовал Эмиль, – ладно, я дождусь Маргариты и Джо, – племянница с мужем ушли на ультразвуковое обследование.
– Потом мы пообедаем, – Гольдберг взглянул на часы, – и навестим Лиору, – в последние два дня он не видел Анну.
– Она меня избегает, – Эмилю не хотелось думать о случившемся в Брюсселе, – и правильно делает. Однако я не стану навязываться, она все ясно сказала, – Гольдберг изорвал на мелкие клочки записку Анны.
– И сжег в пепельнице, – ему стало горько, – я придумал себе что-то, старый дурак. Ей нет пятидесяти лет, зачем я ей нужен… – он все-таки решил покурить, – чтобы вернуть Цилу, я останавливал поезд, но те времена давно прошли, – взглянув на здание педиатрического отделения напротив, Гольдберг заметил какую-то фигуру в окне палаты Лиоры.
– Это Анна, – Эмиль отвел глаза, – она меня не увидит, я на верхнем этаже, – дожди закончились, над Лувеном простиралось ясное небо.
– Теперь они не приедут в Мон-Сен-Мартен на Хануку, – пожалел Гольдберг, – и нам будет неловко сталкиваться в кибуце, – Эмиль не хотел врать себе.
– Можно списать все на усталость и одиночество, – он выбросил сигарету, – но зачем лукавить? Мне нравится Анна, – он вспомнил долговязую темноволосую девушку, – в сорок пятом году, потеряв Розу, я не мог думать