Чья-то твердая рука взяла ее за локоть, Анна ахнула:
– Месье Эмиль, как вы… – Гольберг велел:
– Жди меня на улице… – Монах обвел взглядом патронов.
– Это действительно был магазин Эльбогена, – скрипуче сказал он, – в тридцать восьмом году я покупал здесь шоколад. В сорок втором мы взорвали к чертям эту лавочку, потому что здесь распивали кофе эсэсовцы и коллаборационисты. За это и другие дела мне после войны дали разные ордена, – он услышал шепот: «Доктор Гольдберг». Монах кивнул:
– Да. Меня миновала чаша страданий, испитая моим народом, – он заставлял себя сдерживаться, – я выжил, но шесть миллионов невинных людей стали прахом. Самое малое, что мы можем сделать – это помнить о них. Когда-нибудь здесь появится табличка с именем месье Эльбогена…
Грохнув дверью, он огляделся. Анна забилась в арку напротив. Женщина глотала слезы, Гольдберг коснулся ее руки.
– Я в городе по бюрократическим делам, – коротко сказал он, – вернее, они закончились. Пошли, – он кивнул на стену дождя, – тебе надо выпить и успокоиться… – они растворились в сырых сумерках осенннего вечера.
Золотые листья прилипли к мокрой брусчатке мостовой. Дождь поливал облупленные стены домов, над черепичными крышами брезжил туманный рассвет. Дежурная медсестра педиатрического отделения не удивилась раннему звонку Анны.
– У меня были дела в Брюсселе, – щеки женщины заполыхали, – Лиора, наверное, спит… – дочка действительно пока не просыпалась, но медсестра уверила Анну, что все в порядке.
– Температура нормальная, – Анна стояла в тесном вестибюле пансиона, – вчера она с аппетитом поела. У нее были посетители, – бодро добавила медсестра, – доктор Кардозо с мужем, – женщина пробормотала:
– Я приеду первым поездом… – она надеялась, что Лиора не поднимется слишком рано.
– Еще нет шести утра, – Анна спустилась вниз с сумкой, – такси не найдешь, но мы недалеко от Миди, – пансион стоял по соседству с центральным вокзалом Брюсселя. До войны Анна не заглядывала в такие районы.
– Я вырос в дешевых кварталах, – сказал ей Гольдберг в баре, – между станцией Шапель и вокзалом Миди. Сложно быть большим брюссельцем, чем я… – до пансиона доносился грохот поездов с грузовой станции Шапель.
– Вы ходили в хоральную синагогу, – добавил Гольдберг, – где мне делали обрезание, потому что мой отец ради праздника вывернул карманы. Бар-мицва у меня случилась здесь, – он махнул на улицу, – в синагоге Бейт-Исраэль…
По дороге они миновали серое здание синагоги со спущенными металлическими жалюзи. Дома по соседству разрисовали граффити.
– Из евреев