Еще летом, Ванда и Владимир Горовиц, благодаря своему другу и продюсеру, Томасу Фросту – выпускнику Йельского университета, начали передавать университету фотографии, личные вещи, письма А. Тосканини, создавая личный архив (в библиотеке хранятся личные архивы Л. Армстронга, А. Копленда, С. Барбера и других выдающихся музыкантов США). В 1986 г. официальный договор между Вандой Тосканини, Владимиром Горовицем и Йельским университетом был заключен. Думается, что передавая письма и документы, Ванда перечитывала их (или заставляла мужа это сделать, если написано было по-русски), чтобы «не уронить достоинство мужа и отца». Впрочем, делалось это в понимании этого «достоинства» Вандой, поэтому среди писем, например, к Владимиру Горовицу не оказалось ни одного письма мамы (а он получал эти письма), отца (хотя Самоил писал сыну до своего последнего ареста), Регины (первое письмо датировано 1945 г.), няни (хотя его биографы уверяют нас, что оно есть), очень многих знакомых…
В последние месяцы перед смертью Маэстро занимался с Эдуардосом Халимом – студентом Джульярда, которого привел ему Дэвид Дюбаль, читающий в Джульярд-институте лекции по истории пианизма. «Он был 86-летним пожилым человеком с большим запасом энергии. О, да!» – говорила о нем его помощница Вирджиния Бах. В августе 1989 г. его друг и продюсер Том Фрост выпустил альбом с названием «Горовиц дома», В нем: Соната В. Моцарта си-бемоль мажор, три сочинения Шуберта-Листа, песни и танцы В. Моцарта и разные обработки Ф. Листа. Последняя запись Маэстро состоялась за четыре дня до его смерти: 1 ноября 1989 года. Эта запись включала в себя музыку, которую он никогда не исполнял в концертах: Соната ми-бемоль мажор Й. Гадна, этюды Ф. Шопена опуса 25 №1 и №5, ноктюрны ор. 55 №1 и №2, фантазия-экспромт.
5 ноября 1989 г. гениальный пианист умер – остановилось сердце. Мюрей Перайа – очень известный в США артист-пианист и последний из пианистов видевших Маэстро (он был его учеником) сказал о нем: «Горовицу никогда не нравились преувеличения или приторный романтизм. Он, конечно, придавал большое значение рубато, но ему не нравилось, если пианист не мог отличить рубато от ритма. Всё должно быть естественно, а не искусственн. [21, p 307]
С. С. Прокофьев записал в своём дневнике за 3 ноября 1928 года:
«Вечером пошёл на Гизекинга. Это первоклассный пианист, один из лучших: Рахманинов. Горовиц и он».
Статья американского