Долгое время все сидели молча.
– Спой нам, что ли, Принцесса, – обратилась к рыжеволосой девушке Клавдия.
– Не хочется, – грустно ответила Ганя.
– Да ладно, брось, – произнесла Клавдия, усаживаясь рядом и подталкивая ее. – Я подпою.
Амазонка пошарила позади себя, извлекла гитару из мешка, протянула ее девушке.
Ганя поломалась для приличия, потом провела по струнам, проверяя настройку, подкрутила колки.
– Давай нашу, – сказала она Клавдии.
Девушки запели. Никогда раньше я не слышал такого. Чувственные, глубокие голоса амазонок и звон гитарных струн оттеснили на задний план, но не заглушили полностью звуки осенней ночи.
Шум ветра и шорох деревьев под порывами ветра наполнил песню особым, тревожным колоритом. Всех слов я не запомнил, только эти:
«Я лежала на ковре из васильков,
вспоминая свою первую любовь».
Лица девушек сделались торжественно-грустными, глаза, казалось, светились особым неуловимым светом. Я, открыв от удивления рот, смотрел на рыжеволосую Ганю. Мне даже и представиться не могло, что простая мелодия, извлеченная перебором проволочек из фанерного ящичка и два женских голоса могут перенести в совершенно особый мир, живущий по своим законам.
Тетя Вера с тревогой посмотрела на меня, потом на девушку, вздохнула и ничего не сказала. Ганя поймала мой взгляд, сначала смутилась, а потом улыбнулась особенной, торжествующей улыбкой.
– Клава, – предложила она, – а давай ту самую.
– Ганя, ну тебя.
– Нет, давай, – продолжала настаивать Ганя.
Голоса поющих изменились под стать песне. Они стали резкими, высокими, разудалыми. Невозможными, не укладывающимися в голове стали слова, особенно припев: «Милый мой, твоя улыбка манит, ранит, обжигает. И туманит, и дурманит, в дрожь меня бросает!»
В дрожь бросило и меня, в голове поплыли картинки, которых я не мог видеть в своей жизни: улицы, наполненные самодвижущимися экипажами и запруженные народом, движущиеся цветные тени в стеклянных окошечках больших ящиков, которые встречались в большинстве помещений. В довершение чужой голос у меня в голове произнес дурацкое слово «пошлягер».
– Что? – переспросила тетя Вера.
– Пошлягер, – ответил я. – Пошлый шлягер.
– А? – рот у начальницы отряда долгое время не мог закрыться. Наконец, когда удивление прошло, она поинтересовалась: – Это что значит?
– Не знаю, – ответил я. – Само в голову пришло.
– Ума лишился парень… – качая головой, сказала тетя Вера. – Всё вы, кобылы, со своими песнями.
– Сейчас мы его поправим, – задорно произнесла Клавдия. – Давай про цыганскую звезду, – почти приказала она Гане.
Рыжеволосая амазонка стала играть совсем другую мелодию.
Девушки запели:
– Мохнатый шмель – на душистый хмель,
Цапля серая – в камыши,
А