Глава 4
Александру снился сон. Он выходит в столовую, освещенную телевизором, и не узнает ее. В реальности эта комната едва вмещает пятнадцать стариков – маленькая, с двумя огромными окнами-витринами, которые неудобны и жарким летом, когда солнце в полдень само одуревает от зноя, и сырой зимой, плачущей дождями. Сейчас большой свет выключен, столы и стулья сдвинуты к стене, и потому комната кажется огромной. Он выходит упругим шагом молодого человека и видит…
За окном – ночь большого города: ржаво-рыжая, разбавленная светом желтого фонаря, похожего на полную луну, выросшую на синтетическом газоне.
«Вечное полнолуние, – думает Александр, – оттого здесь хочется волком выть».
В столовой висящий под потолком телевизор плюется словами полузабытого языка, а внизу – в пластиковом кресле, в полудреме развалилась она. Его мучительница. Большое, тело размякло от жары. Ноги в плотно облегающих черных лосинах закинуты на стол. В безвольно свисающей с подлокотника руке тлеет сигарета. Губы полуоткрыты, и в голубоватом свете из-за них поблескивают ровные острые зубки хищницы
Он подходит к женщине вплотную – большой, здоровый, крепкий мужчина – наклоняется над ней. Она выныривает из дремы, и в ее глазах появляется обычная насмешка.
– Как ты оказался здесь, старый хрыч? – говорит она, – И ведь дополз, смог, посмотрите-ка на него! Что же ты прикидываешься немощным днем? Тебе нравится, ездить на моем горбу? Или тебе чего-то хочется? Все еще хочется? – дальше она говорит совершенно непотребные вещи и протягивает руку для того, чтобы, как обычно, ущипнуть его за ставшее ненужным и причиняющим только боль место.
И тогда он стремительным, молодым движением перехватывает ее руку, выдергивает из кресла и толкает к столу. В первое мгновенье она пытается сопротивляться, бьет его в грудь свободной рукой, ругается непристойно, но потом затихает. Она привыкла подчиняться силе, она любит силу. Она понимает, что с ним, теперешним, шутить нельзя. И тогда он делает с нею то, что давно хотел сделать, о чем мечтал ночами, лежа без сна, наедине с болью и страхом в одинокой тишине этого жалкого пристанища для стариков, делает то, что делали много раз – он слышал это – другие мужчины. И она, как всегда, не сдерживает криков, потому что абсолютно уверена в молчании одиннадцати полуживых старух и четырех стариков, затаивших дыхание и превратившихся в слух в своих холодных постелях. И, как и много раз до этого, дом напрягся и ждал всесокрушающего финала.
Абсолютно правильный диск луны вздрогнул, взмыл к небу, наполнился неудержимо-пронзительным сиянием и взорвался, осыпая искусственный газон ослепительными осколками. Старый дом со всеми приживалами перевернулся, и Александр открыл глаза.
Стояла ночь, в окно светила настоящая луна, а в комнате для персонала кричала Ольга, и тяжело дышал