С криками – «морской закон» – дочери разбегаются, торопятся на вечернее купание, остается одна Ксюха. Она включает водонагреватель, моет посуду. Всю, кроме файкиной тарелки. Файкину тарелку всегда мою я. Так я поступаю и в этот раз. Файка блаженно разваливается на продавленном диване. Ксюха садится за стол, подпирает подбородок рукой, точно как Лидка.
– Ты не спросил у мамы, куда она отправилась, – напоминает мне Ксюха.
– Угу, – вытираю я руки.
– Все еще не можешь простить, что она сделала аборт?
– … сделала аборт?
Я мог бы работать эхом. Оказывается, это несложно.
– Пойдем, – Ксюха берет меня за руку и тянет за собой. Как маленького.
– Вот, – она толкает дверь девичьей комнаты. – Смотри. Шесть кроватей. Моя, Ольгина, Жанны, Зинки, Галкина, Сонькина. Шесть, понимаешь?
Выпрямляет перед моим лицом шесть пальцев – по три на каждой ладони. Поворачивается к другой стене.
– Видишь? Шесть шкафчиков! Шесть! Пошли, пошли!
Теперь мы в гостиной. Оказывается, что в трильяже шесть полок с книгами и тетрадями. И настольных ламп, простеньких, с кривыми кронштейнами, тоже шесть. Я оборачиваюсь. Файка стоит на пороге и сосет леденец на палочке. В самом деле, все всего по шесть.
– Что ты молчишь? – спрашивает Ксюха.
– Корабль плывет, – отвечаю я ей.
– Не поняла, – морщится дочь.
– Корабль плывет, – говорю я. – Может, уже и мотор заглох, и парус порвался, но он все еще плывет. Понимаешь? Берег еще далеко, но виден. Не нужно бросать якорь, чтобы начинать ремонт. Лучше его бросить там, поближе у берега. Может быть, он доплывет и так.
Ксюха молчит. Только бледнеет, оттопыривает нижнюю губу и дует время от времени на собственное лицо. Потом медленно поднимается и уходит. Едва не сбивает Файку. Останавливается в дверях и произносит по складам:
– Я так не хо-чу!
Мы с Файкой устраиваемся в сарае. На коленях у нее котенок. Он, кажется, даже не умеет мурчать. Файка его учит. Я, к ее восторгу, развешиваю по стенам все десять циновок. Стелю на топчане принесенную из пристроя постель. Затягиваю окошко от комаров марлей. Зажигаю свечу. Кипячу на костре воду, завариваю чай. Достаю купленный в Городе пакетик цукатов. Файка в восторге. Она сидит на топчане, гладит котенка, тянет из эмалированной кружки чай, хрумкает сладости и довольно смотрит по сторонам:
– Здесь очень хорошо. Давай навсегда переедем в сарай. Будем жить втроем.
Я плету сумки. Завтра мне будет некогда.
– Зимой в сарае будет холодно, – объясняю я Файке. – Зимой мы вернемся в дом.
– Вернемся, – соглашается Файка.
– А завтра я уплыву, – говорю я Файке. – Мне нужно в Город.