– Слушаю, – ответил вахмистр.
Кмициц сошел с лошади, дверь в сени была открыта настежь.
– Эй, вы! Есть здесь кто-нибудь? Никто не откликался.
– Эй, вы! – повторил он еще громче. Молчание.
– Перепились, – пробормотал Кмициц. И он стиснул зубы от овладевшего им бешенства. Дорогой его охватывал неописанный гнев при мысли, что он застанет здесь пьянство и разврат, теперь эта тишина раздражала его еще больше.
Он вошел в столовую. На огромном столе горела красноватым светом сальная свеча. Ворвавшийся из сеней воздух заколебал пламя, и в течение нескольких секунд Кмициц ничего не мог рассмотреть. Лишь когда свеча перестала мерцать, он заметил ряд фигур, лежавших рядом вдоль стены.
– Перепились насмерть, что ли? – пробормотал он с беспокойством.
С этими словами он быстро подошел к первой фигуре с краю. Лица ее нельзя было рассмотреть, так как оно лежало в тени, но по белому поясу он узнал Углика и стал толкать его ногой.
– Вставайте вы, такие-сякие, вставайте!
Но Углик лежал неподвижно, с руками, вытянутыми вдоль туловища, а за ним и остальные; никто из них не зевнул, не дрогнул, не проснулся, не издал ни звука. Только теперь Кмициц заметил, что все они лежат на спине, в одинаковых позах, и сердце его сжалось от какого-то страшного предчувствия.
Он подбежал к столу и, схватив дрожащей рукой свечу, поднес ее к лицам лежащих.
Волосы дыбом встали у него на голове при виде страшной картины. Углика он узнал лишь по белому поясу, лицо и голова его представляли одну бесформенную, окровавленную массу, без глаз, носа и губ, и лишь огромные усы торчали в этой луже крови. Кмициц подошел к следующему: это лежал Зенд с оскаленными зубами и вышедшими из орбит глазами; в них отражался предсмертный ужас. Третьим был Раницкий; глаза у него были полузакрыты, а лицо покрыто белыми, кровавыми темными пятнами. Четвертый был Кокосинский, его любимец. Он, казалось, спокойно спал, и лишь сбоку на шее у него зияла большая рана, должно быть нанесенная кинжалом. За ним лежал громадный Кульвец-Гиппоцентавр с разорванным на груди кафтаном и с изрубленным сабельными ударами лицом. Кмициц снова поднес свечу ко всем лицам по очереди, и когда он подошел к Рекуцу, то ему показалось, что веки несчастного дрогнули.
Он сейчас же поставил свечу на пол и стал его слегка шевелить.
– Рекуц, Рекуц, – кричал он, – я Кмициц.
Лицо Рекуца дрогнуло, глаза и рот то открывались, то закрывались.
– Это я, – повторил Кмициц.
Глаза Рекуца открылись совсем, – он узнал друга и простонал.
– Ендрек… ксендза…
– Кто вас перебил? – кричал Кмициц, хватаясь за волосы.
– Бутрымы… – послышался едва внятный голос.
Затем Рекуц вытянулся, открытые глаза закатились, и он скончался.
Кмициц молча подошел к столу, поставил на нем свечу, а сам сел в кресло и стал ощупывать себе лицо, как человек, который, проснувшись, еще не знает, проснулся ли он на самом деле