Увидев хозяйку, Кмициц подбежал к ней с распростертыми объятиями.
– Ага, – закричал он, – обе ручки заняты, теперь ты не вырвешься у меня. И он нагнулся через поднос, а она отвернула свою русую головку, защищенную только паром, выходившим из горшочка.
– Да перестаньте же, я уроню поднос.
Но он не испугался этой угрозы, а потому воскликнул:
– Клянусь Богом, можно с ума сойти от таких прелестей!
– Вы уж давно с него сошли. Ну садитесь, садитесь. Он повиновался, а она налила ему в стакан вина.
– Говорите теперь, как вы судили в Упите виновных?
– В Упите? Как Соломон.
– Ну и слава богу! Мне бы хотелось, чтобы все в окрестности считали вас человеком степенным и справедливым. Ну рассказывайте, как все было…
Кмициц хлебнул вина и начал:
– Я должен рассказать все по порядку. Дело было так: мещане, во главе с бургомистром, требовали бумаги от великого гетмана или от пана подскарбия[4] на выдачу провианта. «Вы, – обратились они к солдатам, – волонтеры и не имеете права ничего требовать от нас даром. Квартиры мы вам даем из любезности, а провизии дадим тогда, когда будем знать, кто нам за нее заплатит».
– Они были правы или нет?
– По закону правы, но у солдат были сабли, а по старой пословице – «у кого сабля, тот и прав». Поэтому они и ответили мещанам: «Мы сейчас же выпишем разрешение на вашей шкуре». С этого и началось. Бургомистр со своими лапотниками спрятались в одной из улиц, солдаты их осадили; не обошлось, конечно, без выстрелов. Для острастки солдаты зажгли несколько амбаров, а нескольких человек отправили на покой.
– Как на покой?
– Кто получит саблей по голове, тот и идет на покой.
– Господи боже! Да ведь это разбой.
– Поэтому я и поехал. Солдаты сейчас же явились ко мне с жалобами на голод и притеснения. «В брюхе у нас пусто, – говорили они, – что же нам делать?» Я велел позвать бургомистра. Он долго раздумывал, наконец пришел, а с ним еще трое и все стали плакаться: «Пусть бы уж денег не платили, но зачем убивать людей и жечь город? Есть и пить мы бы им дали, но они требовали сала, меду и всяких лакомств, а мы – люди бедные, и у нас этого нет. Мы будем жаловаться, и вы перед судом ответите за ваших солдат».
– Господь вас не оставит, – воскликнула панна, – если вы над ними учинили суд праведный.
– Праведный?
При этом Кмициц сделал виноватое лицо, как школьник, принужденный сознаться в своих шалостях.
– Королева моя, – проговорил он наконец жалобным голосом, – сокровище мое, не сердись на меня…
– Что же вы сделали? – спросила Оленька тревожно.
– Я велел дать по сто