Между фарисеями был некто, именем Никодим, один из начальников Иудейских.
Он пришел к Иисусу ночью и сказал Ему: […] как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?
Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие.
Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух.
Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: «должно вам родиться свыше».
Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа[3].
Несколько месяцев спустя, во время проповеди дона Карло – нового приходского священника, которого епархия не слишком жаловала из-за его прогрессивных взглядов, – мама узнала, что прихожане открыли столовую для бездомных. По словам падре, после «безжалостного выдворения», показанного по телевизору, эти бедолаги появились на улицах и нашего квартала, и столовая стала ответом добра на царящее в мире зло, ибо Дух Божий витает везде и всегда.
Дон Карло вряд ли читал ее статью, но Анна все равно чувствовала, что эти слова обращены к ней, равно как и взгляды всех людей, толпившихся между церковными скамьями. К ней, самой презренной из фарисеев, относились их шепот и бормотание.
На следующий день – в самом начале солнечного июня – она встретила меня после уроков и попросила сходить с ней кое-куда. Я не стал задавать лишних вопросов. Мы прошли по крутой и извилистой виа Понти Росси, которая соединяла развалины римского акведука с парком Каподимонте – «лесом», как его все называли, – мимо нас проносились машины, обдавая потоками раскаленного воздуха и оглушая своим ревом.
Вскоре мы добрались до невысокого здания, на первый взгляд заброшенного, вошли во двор и спустились по лестнице в полуподвал, где стоял густой запах стряпни. Недалеко от входа за пластиковыми столами сидели какие-то люди и равнодушно нас разглядывали. Одни доедали свой обед, другие дремали, подперев голову рукой. Здесь царила звенящая тишина. Мне стало страшно. Я повернулся к маме и с величайшим изумлением увидел в ее глазах прежнее оживление – такой она обычно возвращалась из редакции бюллетеня.
Она обратилась к бородатому типу, который выглядел не таким подавленным, как остальные:
– Кто здесь главный?
Узловатым указательным пальцем он ткнул в сторону кухни, откуда как раз вышла женщина в заляпанном фартуке, ее лицо показалось нам смутно знакомым. Она напевала старую неаполитанскую песню, но, когда заметила нас, запнулась.
– Добрый день, – нарочито церемонно поздоровалась она. – Чем я могу вам помочь? – Она заправила волосы под чепчик и внимательно посмотрела на нас. Вдруг я понял, что это Эстер, мама Лео. Американка. – Вы ведь живете на третьем этаже, верно? – спросила