Телониус явно почувствовал облегчение, плечи его расправились, напряженность и неуверенность на лице уступили место мягкой улыбке.
– А вы что же думали, я буду с вами кривить душой? Я не настолько изменился с былых времен!
– Ничего лучшего вы не могли бы мне ответить, – сказала Веспасия и сразу же поняла, что это неправда. Он мог бы сказать и другое, чего ей больше хотелось бы услышать… но это желание неприлично, да и, попросту говоря, глупо.
– Не льстите мне, Веспасия, – сухо ответил Квейд. – Кривить душой возможно со знакомыми. Друзьям надо говорить правду или, в худшем случае, молчать.
– Вот уж этого, пожалуйста, не надо. Разве я способна была о чем-нибудь смолчать?
Внезапно Телониус ослепительно улыбнулся.
– Что касается данной темы – пожалуйста и когда вам угодно. Но скажите мне, чем вы еще сейчас занимаетесь, не считая проблем вашей подруги миссис Питт? Хотя невозможно рассказать обо всем, что случилось с тех пор, когда мы в последний раз говорили с вами, ни о чем не умалчивая…
Леди Камминг-Гульд рассказала Квейду о своей борьбе за реформу Закона о бедных, образовательных актов, жилищных условий; рассказала о театральных постановках, которые доставляли ей радость; о людях, к которым она питала глубокую привязанность или, напротив, глубокую неприязнь. Вечер промелькнул тем быстрее, что сиюминутные темы уступили место воспоминаниям, смешным и грустным, и уже далеко за полночь Квейд проводил свою гостью до дверцы ее кареты, подержал мгновение ее руки в своих и попрощался с ней, зная, что жить на этой земле им осталось немного.
Мика Драммонд никак не мог отделаться от мыслей о деле Блейна – Годмена. Безусловно, очень даже возможно, что Сэмюэла Стаффорда отравила жена или ее любовник, хотя, очевидно, насущной необходимости для насильственных действий, сопряженных с риском, с их стороны не было. Если эти двое соблюдали приличия – а они, по-видимому, их соблюдали, – то имели возможность продолжать видеться от случая к случаю почти бесконечно долго. О разводе не могло быть и речи, это означало бы утрату социального статуса. Прайс не мог бы жениться на разведенной женщине и по-прежнему заниматься юриспруденцией. Общество не потерпело бы подобный скандал. Стаффорд был не только другом Прайса – он имел очень важный, более значимый судейский чин.
Но обычная любовная связь – совсем другое дело, коль скоро ее не выставляют напоказ. Так зачем им было совершать такой отвратительный и опасный для них самих поступок, как убийство? Такой необходимости не было. Джунипер Стаффорд было уже порядком за сорок пять. Вряд ли она могла надеяться выйти замуж за Прайса и иметь детей. Радости общего семейного очага были для них невозможны, разве только они собирались бросить вызов условностям, понизить свой социальный уровень, приняв это как расплату за пренебрежение теперешним состоянием. Прайс никогда бы не согласился на это ради нее, даже