От последних моих слов чудище прошиб такой смех, что оно запрокинулось на спину, сломав пару-тройку осин.
– Ох, ох, – стонало от смеха голохвостое. – Перестань! Как сказал? Кровожадный? Умора!
– Не смей смеяться! – вскипел я. – Я оскорблен твоим гадким смехом.
– Ну и ладно, – махнул лапой зверь. – Мне-то что? Мне-то смешно ведь. Дай отдышаться.
Но я не стал давать ему отдышаться. Сколько раз я слышал рассказы бывалых рыцарей о том, что им удавалось победить разных страшил только потому, что они успевали словить момент, когда те были слишком уставшими после битвы. Я кинулся на голубоглазую тварь, вытаскивая на ходу меч и, стремясь поразить гадину в самое сердце…
Нет предела человеческой глупости. Разве чудище позволило бы себе смеяться над героем с мечом, если бы не было уверено в конечной победе? Мое оружие только дзинькнуло по шкуре, оказавшейся на поверку крепче камня, и переломилось пополам. Меня же так дернуло, что я повалился, как свинья, лицом в пыль, а бессовестное животное закатилось еще пуще.
– Может, хватит? – рассердился я. – Я тебя все равно убью. Не мытьем, так катаньем.
– Я тебя катать не собираюсь, – пожало плечами чудище. – Это в смысле, если ты меня собрался уморить, заездив до смерти. А вот мытьем… Ну, попробуй, может, получится. Тем более, что я не купанный давно.
– Значит, ты меня не боишься, – задумался я. – А вдруг, ты меня сожрешь?
– Что в тебе есть-то? – жалостливо сказал голубоглаз. – Ты же тощ.
– Ну, это как посмотреть, – приосанился я.
– Слушай, я чего-то не пойму. Ты что же – хочешь, чтобы я тебя съел?
– Да Боже упаси! – перепугался я. – Меньше всего мне нравится, когда меня едят. Это ты не так меня понял. Не надо меня есть.
– А меня убивать не надо, – серьезно сказало существо. – Я редкий. Зачем меня убивать?
– Ну… – сказал я неуверенно. – Так полагается…
– Кем полагается? – сердито поинтересовался голохвост. – У кого полагается?
– У нас, у людей. Убивать всякую нечисть и драконов. Таких, как ты.
– А я не дракон.
– А кто тогда?
– Я сам не знаю. Мама зовет «мохнатик», а дедушка звал «хвостан». Правда, он умер уже.
– А что – папы у тебя нету?
Голубые глаза потускнели.
– Я его не помню. Мама мне про него не рассказывала. Я спрашивал, а она только по шее мне дает или за хвост кусает. Хотя мне не больно – все равно с возрастом отвалится – обидно просто. У паршивой лисицы, что за поворотом живет, и то папа есть! А у меня – нету.
– Извини, – запоздало