Нет, потом я все-таки упал. И покатился по земле, ругая себя за неуклюжесть. И тут раздался голос:
– Эй! Чучело хвостатое! Отойди от моего брата, ты, ублюдок!
Более ошеломленного выражения лица, чем у Кути, мне видеть не приходилось. Разве что у барона Дросселя, который провалился у нас в сортире по пояс, наступив на гнилую доску. Штуша, от того, что его ни за что назвали ублюдком и чучелом, вытаращил глаза, обмяк лапами, одними губами сказал: «Вон оно как!» и плюхнулся на свой объемистый зад. Хвост его, как бы живя собственной жизнью, так и свисал над его косматой головой этаким плюмажом. Обо мне можно вообще ничего не говорить – я стал похож на рыцаря, не допущенного на финальный турнир из-за штанов неправильной расцветки. Ошалело хлопая глазами, я уселся возле Кути. Ну а как, скажите на милость, я должен реагировать на явление из кустов ее рыжей светлости Матильды в доспехах, рогатом шлеме и верхом на Гвадалквивире – огненном жеребце (в просторечии Вадике), мало в чем уступающем бедняге Громобою.
– Он тебе очень идет, – слабо сказал я, указав на коня. – Только вот беда – веснушек нет.
– Нет, вы только подумайте! – уперла руки в бока Тильда. – Едешь, едешь ему на подмогу, а потом – бац! Он выгоняет оруженосца – кстати, где он? Он бросает доспехи под кустиком – ха! Он нещадно расправляется с несчастным конем – что он тебе сделал, изверг? И, наконец, он заводит дружбу с драконами…
– Мадам! – начал было возмущенный Кутя. – Собственно говоря…
– А ты помолчи, патлатый, пока глаза твои бесстыжие не выцарапала! – отрезала Тильда и, повернувшись ко мне, закончила: -… и пугает свою почти единственную и неповторимую сестричку! Кто ты после этого? Кто он после этого? – вопросила она, обращаясь к лесу.
– Дурак он, вот и все, – отозвался лес, заставив Матильду подпрыгнуть от неожиданности, – Дурак и есть. И ящерица его шестиногая – тоже дурак. И конь придурошный. Все они такие, от них вся беда, – и из лесу выехал Причард. Матильда полыхнула и отвернулась.
– Целиком и полностью согласна, – холодно заявила она.
– Значит, обниматься не будем, – подытожил я. – Что вы тут?
– Я с вами еду, – осведомила нас Тильда. – Дома совсем житья не стало.
– Что – вот прямо так сразу? – ехидно перебил я.
– А ты послушай! Леопольд обожрался вареньем на твоих проводах и теперь мается зубами – то его корчит, то просит ему попеть, то спину почесать. Пришел кузнец с клещами, полез ему в рот, а когда мы его палец – полуоткушенный – мазью целебной натирали, сказал, что дергать надо у такого паскудника всю челюсть сразу. И ушел. Послали меня к бабке-знахарке. Та развела церемонию: плясала вокруг котла, мешала в нем метлой, хрипло каркала что-то вроде: «Айб! Бен! Гим!». Потом дала мне щепотку травы, велела заваривать и полоскать зубы. Лео полоскал – ничего подобного. Помогает, но ненадолго. Меня опять за травой…
– А что