– Дорогие отцы, – но затем поправился: – Дорогие старики. Я ничего вам сказать не могу о продаже земли и тем более о ее цене! – Затем, передохнув, добавил: – Я не хозяин, хозяин в данное время уехал за границу.
Народ, видимо, заранее знал, что ответит управляющий. Вновь хором загудели голоса мужиков:
– Если вы не хозяин, то почему же вы гнете нас в бараний рог? Почему вы душите нас разными штрафами?!
– Братцы… – хотел было что-то сказать управляющий, но в это время из толпы ответил ему сильный голос:
– Вам братец в Брянском лесу серый волк!
Взрыв смеха оглушил всех на барской поляне. Управляющий, опять еле оправившись от испуга, продолжал лепетать:
– Старики, вы поймите, ведь я не хозяин, не хозяин!
– Ну, уж если вы не хозяин, так катитесь от нас подобру-поздорову, пока не поздно. А землицу мы обработаем сами, не для вашего господина, для себя.
Управляющий молчал как пришибленный и ничего не ответил на это. Он искал глазами дверь и, видимо, хотел уйти.
Нас, мальчишек, очень обрадовали бесцеремонные, смелые действия наших односельчан.
– Вот так да! – говорили ребята. – Это, пожалуй, похлеще, чем сделали нагаткинские мужики со своим управляющим.
– Конечно, мы сильнее дали жару, – сказал я.
– Сильнее, может быть, и не сильнее, – перебили меня Яшка Тиншенков и Петька Шишканов, – потому что нагаткинские мужики выгнали управляющего, а мы еще нет.
– Ну а что же, – сказал я, – и мы выгоним, и еще с большим треском. А вы думаете, просто выгнать нашего управляющего? Что это вам, беляковский, что ли, управляющий? Поди, наш сам немалая шишка, а то разве взял бы его в управляющие князь Голицын. А разве спроста к нему стражники прискакали, видели, как они хотели по нас стрелять.
В это время мужики начали расходиться. По дороге домой они решили начать пахать зябь на барском земельном участке. Мы все еще продолжали стоять и наблюдать за барским домом. В окне мы увидели силуэт, это был конторщик, работавший в имении. Он хорошо знал по фамилиям всех наших шатрашанских мужиков и переписал из них активистов.
После столь бурного общего собрания села, резких требований и обращения с земским начальником и управляющим крестьяне долго не могли успокоиться. Продолжались сходки, толковали о происшедшем. Некоторые малодушные крестьяне раскаивались в том, что пошли на сход и в имение. Они расценивали это как бунт и ждали строгого наказания.
Большинство же шатрашанцев продолжали доказывать правоту своих деяний. Они говорили, что если даже сам царь узнает их требования, то им, как малоземельным, продадут землю и никогда никто их не будет наказывать. За что?! За что наказывать, говорили крестьяне, ведь наши требования законны, скажет царь. Когда 17 октября вышел царский манифест о политических свободах, это ободрило и даже обрадовало крестьян, еще больше убедило их в правоте своих требований.