Я очень любил рассматривать его медаль, полученную в турецкой войне. Но больше всего мне, пятилетнему мальчугану, хотелось подержать Георгиевский крест, которым был награжден дед, участник войны на Кавказе. Дед – это отец моей матери. Он был лесником, и мы с матерью часто к нему ходили. Земельного надела у отца не было. Он как солдат не получил его, поэтому занимался отхожим промыслом.
Мое мальчишеское увлечение – делать деревянные ружья. Однажды смастерил небольшое ружейное ложе. Где-то достал трубку от зонта, присоединил ее к стволу. У дедушки достал немного пороха, собрал ребят, и мы в огородах, где уже выросли большие подсолнухи, решили пострелять. Я держал в руках самодельное оружие, а соседский парнишка Алешка поджигал запал спичкой. Ружье мое разорвалось, но, видимо, заряд был небольшим, нас лишь немного опалило. Нас за это здорово поколотили, и мы больше такой стрельбой не занимались.
Мать моя, Агафья Максимовна, была трудолюбивая, добрая, очень отзывчивая к чужим горестям. Как ни трудно было ей ухаживать за десятком ребят, она никогда не роптала, не давала согнуть себя нужде.
В 1906 году я закончил трехлетнюю сельскую школу первым учеником. Получил похвальный лист и в качестве премии – Евангелие в хорошем переплете. Страсть к учебе у меня была большая, очень любил математику, но, увы, бедность не позволяла дальше учиться. Я, как и все мои односельчане, стал заниматься по хозяйству, а в зимние вечера – кустарной работой. Зима в Поволжье устанавливается рано и тянется от Покрова до Пасхи. Все мужчины, в том числе из нашего села, всю зиму ткали рогожу или циновки, валяли валенки или плели корзины, а затем сдавали их хозяевам, вывозившим товар на рынок. Женщины обычно всю зиму ткали холсты и шили из них.
Стал я работать дома – вместе с отцом ткал рогожи. Потом удалось пристроить меня подмастерьем в сельскую кузницу, а к концу 1904 года отец отвез в город Симбирск и оставил там чернорабочим на крахмальнопаточном заводе «Никита Понизовкин и сыновья».
Хотя завод и делал патоку, но мне там было не сладко. Приходилось с утра до вечера перетаскивать с места на место бочки, убирать мусор во дворе, колоть дрова. Работал много, а заработки были, как говорится, с гулькин нос. Едва хватало на то, чтобы прокормить себя. Домой я не смог послать ни гроша. И в конце концов отец пришел к выводу: лучше уж мне трудиться дома, чем даром гнуть спину на паточного фабриканта.
И я вернулся в родное село…
Слезы матерей моего родного села, вызванные войной 1904–1905 годов, связанные с жестоким террором – подавлением широкой революционной волны, прокатившейся по селам Поволжья, никогда не изгладятся из моей памяти. С тех пор я начал познавать сущность войны, сущность народного движения.
Ясно помню, как матери нашего села, проводив своих сыновей на Дальний Восток, скрытно или не таясь проливали слезы. Плакали они, когда провожали, плакали тогда, когда не было весточки с войны, и плакали, когда получали письма.
– Прочти, родной, письмецо, – говорила мне бабушка Марфа Сидоровна, – узнай, что пишет мой сокол