Медные пятаки правды. Евгений Мосягин

маляры побелили и покрасили потолок, стены и окна. Старшина первой роты выделил солдат вымыть полы после всех этих дел. Когда помещение клуба предстало в своем обновленном виде, майор Шипулин с парторгом привели в клуб полковника Харкина. Я этого не ожидал, встречаться с полковником мне не хотелось. Когда в помещение вошли офицеры, я вместе с Костасом тянул филенку по верхнему уровню панели, окрашенной масляной краской. Я поставил на табуретку банку с краской и кисть и повернулся лицом к начальству. Орла стал рядом со мной.

      Парторг доложил полковнику, какие работы были выполнены и что еще предстоит сделать.

      – Мы здесь организуем библиотеку, повесим занавес, будем заниматься художественной самодеятельностью, устроим экран для кино.

      – Сцену надо оформить, – предложил полковник. – Заднюю стенку.

      – Это мы имеем в виду, – заявил Шипулин. – В политотделе я видел на сцене большой портрет товарища Сталина и украшения из красного материала.

      – Где же мы возьмем большой портрет товарища Сталина? – пожал плечами полковник. – Заказывать обойдется дорого.

      – У нас имеется свой художник, – майор кивнул головой в мою сторону.

      – Мосягин, что ли?

      – Так точно, Мосягин. Это же он рисовал портреты в ленинскую комнат у.

      Харкин своим животом в расстегнутой шинели повернулся ко мне и спросил:

      – Сможешь нарисовать большой портрет товарища Сталина?

      – Так точно, смогу, – принимая стойку «смирно», ответил я.

      – А ты раньше такие портреты делал?

      – Так точно. Мне приходилось писать большие портреты товарища Сталина во время службы в других воинских частях.

      Харкин помолчал. Шипулин и парторг тоже почтительно молчали.

      – В увольнение ходишь? – спросил полковник.

      – Никак нет, не хожу.

      – Что так? Срок твоего наказания кончился.

      – Не приспичило, товарищ полковник.

      Харкин хмыкнул и повернулся к Шипулину. Вдвоем они ушли из клуба, а парторг остался.

      – Ты чего так с комбатом говорил? – напустился он на меня.

      – А я с ним не разговаривал. Он спрашивал, я отвечал.

      – Отвечать можно по-разному.

      – Я отвечал по уставу.

      – И что вот ты в бутылку лезешь? – парторгу хотелось вызвать меня на дружеский тон. – Комбату звонили из МОГЭСа и с похвалой отозвались о вашей работе. Кто-то из профкома звонил, говорил, что прислали хороших мастеров и что все работали старательно и вели себя прилично.

      – Хорошо бы, товарищ старший лейтенант, это сказать всем, кто там работал, – попросил я. – Приятно было бы им.

      – Я скажу Тарасову, он сам это сделает. Но вот ты, почему ты перед полковником ерепенишься? Благодарность, может, объявил бы за работу в МОГЭСе, а теперь что? – Успехов покачал головой. – Мы вчера в политотделе были с Шипулиным, так полковник Воронов спрашивал про тебя и говорил, чтобы мы не очень зажимали Мосягина. Майор сказал ему, что мы назначаем тебя заправлять