Потом слово берёт Чен:
– Мы подробно, шаг за шагом, проанализировали всё, что тогда произошло. Сбой случился на этапе чтения мысленной команды. И виноват был я. Для того, чтобы нас не отстранили от полётов, мы сохранили истинную причину катастрофы в тайне. И эта запись будет открыта только после нашей смерти. Мы клянёмся больше никогда не пользоваться нашими сверхспособностями в ситуациях, который могут быть потенциально опасны.
Экран гаснет. А я уже знаю, почему в войне с Варварами земле удалось продержаться до прибытия Молчаливых. Они всё-таки пустили в ход свой дар. Они тренировались.
На экране снова появляется мама. Она ничего не говорит, только смотрит на меня с тревогой. Я говорю:
– Не волнуйся. Я понимаю, что это предостережение. Я буду осторожен.
Экран гаснет окончательно.
И тут меня накрывает непереносимым, космическим одиночеством. И в мысленной пустоте прямо перед моим лицом возникает лицо Чена. Очень близко, не как на экране. Не знаю, что это было – видение или плод моего воображения, но я видел его так ясно, что хотелось протянуть руку и потрогать пальцем шрам над бровью. И я позволил себе, всего на одно мгновение, представить, что мы вот так сидим рядом, что я держу его за руку, о чём-то расспрашиваю… Такую обыкновенную картину общения сына с отцом, вполне домашнюю. Лучше бы я этого не делал. Потому что никакой ум не в состоянии вместить степень нашего родства и пролегающую между нами бездну. Я попытался сосчитать сколько до него лет. Запутался, не мог решить с какой до какой даты считать. Бросил это занятие, начал снова. До того, молодого Чена, каким он отправила в экспедицию получилось почти сто лет. От непостижимости этого ужаса меня пронзила такая боль, что впервые за все эти годы я разрыдался в голос.
Я плакал долго, сжимая голову руками, раскачиваясь, размазывая слёзы по щекам и сморкаясь в край собственной майки. Во мне накопились реки слёз, которые теперь вырвались наружу и сметали одну за другой все тщательно охраняемые плотины, так надёжно закупоривавшие мою боль, потерянность и общее ощущение бессмысленности своей жизни. Все замки от выработанного бесчувствия были сорваны, и само оно унеслось потоком. И, к моему удивлению, именно это оказало терапевтический эффект.
Очнувшись от слёз, я даже смутился от чувства радостного обновления. Я был раздавлен, рассыпан на кусочки, а потом собран заново. И то, что теперь получилось, было уже не совсем мной. То есть, другим мной. Мне показалось, что я стал немного ниже ростом, но это было приятно. Как будто я летал где-то, а теперь вошёл в самого себя и с собой соединился. А ощущение единства с Ченом, теперь уже глубокое и спокойное, сделало меня причастным к великой истории. И в этой истории оставались белые пятна.
Я ещё какое-то время посидел в темноте, а потом вышел из