…Утром же discipulus meus уснёт. А я буду следить, как вдохи и выдохи становятся всё тише, пока душа – эта эфемерная птица – не упорхнёт из своей клетки-пристанища в неохватную даль иного пространства, дабы затем вновь пробудить спящее тело к жизни, пока время и жажда материи ещё не исчерпаны. Затем я уйду. За миг до того, как он проснётся. Уйду беззвучно, словно стихающий ветер. Чтобы вновь возвратиться. Пока избранный мною меж смертных желает слушать из моих уст легенды бессмертия, позволяющие ему ощутить вкус вечности. Я вновь буду ключом, отворяющим врата за предел. Я вновь буду нужен, – рассеянно и мечтательно воображал я.
Но, что если… моего ученика больше нет?.. Посмею ли я найти ему замену? Раньше с тем не возникло бы проблем, но ныне я стал слишком пристрастным, медленно забывая себя самого.
Разрозненные образы проносились передо мной, пока контур дневной звезды медленно таял в ализариновых разводах, уступая место изливающимся на землю сумеркам. Я взглянул на мерцающую в закатных отблесках гладь реки, и спрыгнул вниз. Почти без всплесков и брызг я погрузился до самого дна: вес моего материального тела мог варьироваться по необходимости, то делая его легче пуха, то невероятно тяжёлым и неподъёмным. Коснувшись ногами вязкого ила, я огляделся по сторонам, изучая мусор и хлам, которым было заполнено речное ложе. Затем неспешно отправился по направлению течения, заложив руки за спину, словно прогуливаясь по вечернему бульвару.
Стемнело, и вдоль набережной зажглись фонари: их причудливые размывчатые отсветы пробегали по поверхности над моей головой, и я любовался ими. На месте одного из изгибов русла, в нескольких десятках метров от моста мой взор нежданно приметил человеческое тело. Зацепившись за обломок арматуры, оно плавно покачивалась в такт пульсу воды. Я подошёл ближе и стал внимательно изучать черты утопленника, а, если быть точным, утопленницы. Труп ещё не совсем распух и лишь едва изменился в цвете, что свидетельствовало о сравнительно недавнем времени его появления здесь, да и внутренние органы, как мог видеть мой проницательный взор, не были подвергнуты значительному разложению.