– Ага, я спецом запись не останавливаю, чтобы всё по-чесноку. Как начал и как кончил.
Хлоп! – для острастки зарядили дубинкой по спине. Ну и боль, спятить можно.
– Погоди стонать. Сейчас мы тебя этой же палкой да посуху. Перед тем как войти в кабинет, они настучали мне по плечам, чтобы не мог сопротивляться. Руки мои повисли плетьми, мышцы в них спутались.
Однако у меня хватило проворства дёрнуть засов и отворить дверь каморки, где находился умывальник и ждал своего выхода Буян.
Забыл сказать. Я на денёк позаимствовал из отчего дома Буяна, чёрного волкодава, глупого, как курица и свирепого, как смерч.
Без бакенбард успел выскочить, бросив свой всевидящий телефон, а с бакенбардами попал под натиск Буяна, и для него на какие-то мгновения наступил легендарный двухтысячный год. Я не позволил случиться худому, отогнал пса почти сразу.
– Успехов по службе, олень, – пожелал своему коллеге.
Он, сжавшись на полу, неуёмно визжал и сучил ногами.
В благодарность за доблесть Буян получил два свиных копыта. Потом ещё два, так как глотал их целиком, не разгрызая.
Пинками прогнав коллегу, я заперся, сел и подумал: «Остаётся отметиться перед бандитами, но куда мне с ватными руками и сотрясённым мозгом?»
Взял телефон и набрал Николая Николаевича. Хотя часы показывали половину третьего ночи, ответивший мне голос был бодр.
– Не спите, Николай Николаич?
– Да нет! Решил, знаете, прогуляться. Кстати недалеко от вас, мне зайти?
– Нет, гуляйте. Я звоню только по поводу…
– Гильотины? Завтра… вернее, уже сегодня утром будет готова. В восемь часов привезу!
– Николай Николаич! Мне привозить не нужно. Будьте добры, доставьте её господину Зурбагану. Скажите, что от меня. Хорошо?
– Мм…
– Сделайте, как для друга.
На том конце вздохнули.
– Николай Николаевич?
– Что ж, если, как для друга… – вяло ответил он.
Боль задремала, обняла меня тяжёлыми лапами, убрав когти, чуткая к малейшему шороху. Нужно было идти умываться, будить её, зверюгу, и я, чтобы встать со стула, решил сосчитать до десяти.
… девять, десять! Нет. Лучше заново и до двадцати.
… восемнадцать, девятнадцать… в дверь бойко постучали.
– Кто там? – глухо спросил я, и боль выпустила когти.
– Вань! – позвала Ксюха, моё ерусалимское счастье.
Боль, не успев зацепиться, свалилась с меня, настолько резво я бросился загонять в каморку Буяна и открывать дверь.
Ксюха вошла строгая, глазки злые, губы трубочкой.
– Что ты тут без меня устраивал? Почему меня не позвал? Почему я ничего не знала? Кто тебя бил? Где они? Откуда псиной пахнет? – расстреляла она меня вопросами. – Целовать тебя не буду. Иди умойся, свин!
– Ты почему ночами ходишь? – ответил я контратакой. – Тебе уши надрать, пиздушка глупая?
Ксюха, будто я назвал её мадонной, гордо задрала подбородок