– Смешно, – согласилась Вереда. – Но попытаться доказать это клиенту – значит, обидеть его. Неразрешимая этическая проблема.
– Не вижу в ней ничего этического, – возразил упырь. – Почему-то студенту, жаждущему запечатлеть свою фигуру на фоне баталии, мы без особого труда можем растолковать, что излишества смешны. А чиновнику, возмечтавшему предстать перед всеми в крайне глупом виде, мы и слова не скажем. Это проблема социальная.
– Не думал, что ты социалист, – улыбнулся Сударый.
– Я бродяга, – парировал упырь, – а значит, завзятый реалист. Кстати, о реализме. Если не возражаете, Непеняй Зазеркальевич, я хотел бы попрактиковаться в создании иллюзий. Могу я сделать заготовку, пока вы завтракаете?
– Конечно, Персефоний, с удовольствием посмотрю, что у тебя получится, – кивнул оптограф, надевая пальто и шляпу. – Если понадоблюсь, я, как всегда, в «Обливионе».
Подхватив со стойки трость, Сударый открыл дверь и окунулся в хрустальный мир уходящей осени. Прозрачное небо, ледок на лужах, пар изо рта, и застоявшийся с ночи воздух холодит щеки. Разогретое упражнениями тело словно поет, впереди интересная работа – ну не чудесное ли утро?
И вот нате вам…
Итак, Сударый возвращался из кафе, зло стуча тростью по тротуару. Встречный народ раздражал, ледок на лужах подтаял и лужи брызгали грязью, воздух стал промозглым. Еще и собака какая-то облаяла ни с чего. Молодой оптограф взлетел по ступеням двухэтажного дома под вывеской, извещавшей, что здесь располагается «Спиритографическое ателье г. Сударого», и резко распахнул дверь.
В приемной послышался испуганный вздох. Сударый сдержал шаг, но все же успел разглядеть, как Вереда прячет под стол деревянную коробку и делает вид, будто сама кушает подсоленное печенье из блюдечка. Тот, кто сидел в коробке, был недоволен прекращением трапезы и яростно скребся.
– Кто-нибудь заходил, пока меня не было? – делая вид, будто ничего не замечает, спросил Сударый.
– Нет, Непеняй Зазеркальевич, – ответила смущенная девушка.
Устраивая трость на подставке, Сударый, чтобы не молчать, спросил:
– Вереда, ты не помнишь, к чему снятся бабочки?
– Смотря какие. Если однодневки, то к смерти. А вам бабочки снились? – обеспокоилась Вереда.
Сударый невольно вздрогнул:
– Нет, помнится, не совсем бабочки. Скорее мотыльки…
– Ну, это всего-навсего к глупости.
Сударый поморщился, уже жалея, что спросил.
– А, вспомнил! – приврал он. – Это была моль.
– К подлости, – сокрушенно прокомментировала Вереда. – Будьте сегодня осторожны, Непеняй Зазеркальевич.
Она непроизвольно забросила в рот печенюшку, и в спрятанной под столом коробке, затихшей было, словно ее обитатель тоже внимательно слушал, тотчас раздались настойчивые скребущие